В том мире были листовки и зажигательные речи, скандирование лозунгов на демонстрациях, внезапные остановки станков на заводах, объявивших забастовку, лязг ружейных затворов, стук летящих камней о брусчатку мостовой, вызывающие речи и крамольные стихи перед затаившей дыхание толпой, голубые глаза британских солдат и черные зрачки британских винтовок...
Он ускорил шаг и пошел в направлении двери с табличкой "Палата № 9". Мельком глянул на дежурную медсестру.
— Сестра Зейнаб, доброе утро!
— Доброе утро, доктор.
— Лекарства раздали?
— Полчаса назад.
— Я хочу закончить обход до того, как профессор начнет занятия.
Она проследовала за ним в палату. Вместе переходили от одной койки к другой. Он просматривал истории болезней, у некоторых коек задерживался подольше, чтобы внимательней осмотреть тяжелобольного. Последним в то утро оказался пациент лет тридцати. Большие черные глаза на худом, бледном лице, длинные ресницы, на щеках лихорадочный румянец.
— Доброе утро, Али. Как себя чувствуешь?
— Слава аллаху, получше.
— Какая у него температура, Зейнаб?
— Все еще высокая, особенно по ночам.
— Как твой кашель, Али?
— Лучше, лучше...
— Мокроту последнюю в лабораторию отправляли?
— Позавчера. Результата нет пока.
— Рентген?
— Сейчас принесу снимки.
Она торопливо ушла и вернулась с огромным желтым конвертом в руках. Он извлек пленки и одну за другой просмотрел их на свет. Затемнение уменьшалось, но очень медленно. Зато мокрота в груди исчезла. Он сунул пленки обратно в конверт, бросил его на кровать и обратился к больному:
— Подними рубаху, Али.
Приставил стетоскоп к исхудалой груди с выпиравшими ребрами. Кожа под пальцами была горячей, но состояние легких улучшилось.
— Стало полегче, Али, — сказал Азиз. — Даст бог, скоро вернешься домой.
— А когда, доктор?
— Через месяц или два. Тогда перейдешь на домашнее лечение.
— А как же семья? Кто будет кормить моих детей?
Этот вопрос поставил его в тупик. Он не знал, что и ответить.
— Как-нибудь перебьетесь, наверное... Осталось немного...
— Два месяца, доктор? Как же это мы перебьемся? Уже продали все, что было в доме. Дети сидят голодные.
— Ну подожди немного. Аллах велик, он подскажет какое-нибудь решение.
— Подскажет решение? Мы уже все перепробовали, да только напрасно.
— Ну а я, по-твоему, что могу сделать, Али?
— Выпишите меня, доктор.
— Выписать? Да ты что? Пойми, если сейчас прекратить лечение, твое состояние резко ухудшится. Да-да! Станет хуже, чем было раньше.
— Я знаю.
— Знаешь и хочешь уйти?
— Дети, доктор. Дети голодают.
— Ну а чем ты сможешь им помочь?
— Снова лавочку открою.
— И сам будешь работать?
— Попробую поменьше работать. Найму помощника или двух...
— Эта твоя лавочка — прачечная, что ли? -Да.
— И ты будешь весь день стоять и гладить белье? Будешь постоянно перегреваться и тут же выскакивать на холод? Это неразумно, Али.
— Знаю. Но я должен отсюда уйти.
— Значит, настаиваешь?
— Да. Ведь против моей воли вы не можете меня держать. После секундного колебания Азиз взял историю болезни и
написал в ней четким почерком: "Выписан. Передать доктору Аделю Надиму". Повернувшись к больному, сказал:
— Только не забудь регулярно приходить ко мне на осмотр. В конце дня он вернулся в свой кабинет, снял белый халат,
умылся и пошел в столовую. Сев за столик, с отвращением посмотрел на голубую клетчатую скатерть, заляпанную остатками еды, томатным соусом, на стаи мух, облепивших неубранные объедки. Подозвал официанта, коренастого мужчину, стоявшего со скучающим видом у открытого окна. Его огромное сытое брюхо выпирало из-под грязной белой куртки.
— Что сегодня на обед?
— Курица. Азиз подумал немного и решил:
— Принесите мне яичницу, салат и хлеба. Еду он проглотил одним махом, без аппетита. Вернулся к
себе в комнату, снял туфли и улегся на постель. Потом включил радиоприемник. Комната наполнилась печальными звуками скрипки. Он долго лежал в полумраке, положив руки под голову.
"Дети голодают..." Он вспомнил слабый, дрожащий голос больного Али. Эти слова врезались в память. Он отчетливо представил себе три маленьких исхудалых личика, три пары глаз, зачарованно глядящих на яичницу и стопку лепешек.
Семь лет усилий, тяжелой работы до поздней ночи. Рентгеновские снимки, уколы, лекарства, микроскопы, койки, врачи, няньки, вся эта круговерть... Семь лет он по крупицам накапливал опыт. И вот теперь, после всего этого, он по-прежнему бессилен помочь больному человеку. Сегодня он фактически подписал ему смертный приговор.
"В нашей стране много больных, и я буду лечить их". Эти слова он говорил Хусейну. Так почему же ты не лечишь их, Азиз? Почему?
Послышался стук в дверь.
— Кто там? Простуженный голос за дверью:
— Доктор Азиз, вас в неотложку вызывают.
— Сейчас! Иду.
Он поднялся с постели, включил лампу, причесался, надел белый халат, взял со стола коричневую кожаную сумку.
Длинный ряд закрытых дверей, две ступеньки вверх, длинный коридор. Подгоняемый внутренним беспокойством, он торопливо шагал по бесконечному коридору, освещенному тусклыми лампочками. Едва не столкнулся с медсестрой, выходившей из палаты. Спускаясь по лестнице, перепрыгивал через ступеньки. У палаты неотложной помощи толпились люди. Торопливо сновали медсестры, слышались крики врачей:
— Скорей, раствор и плазму!
— Доктора Гунейма и Асара! Немедленно!..
Азиз протиснулся сквозь толпу, остановился на пороге как вкопанный.
Пять передвижных столов, на каждом — по человеку. Одного взгляда было достаточно: все пятеро с тяжелыми ранениями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128