Азиз поглядел в окно поверх головы спавшего рядом с ним старика: автобус вот-вот прибудет на площадь Атаба. Снова им овладело беспричинное беспокойство. Отчего встреча с Халилем оставила у него неприятный осадок? Может быть, из-за странной неподвижности его глаз за стеклами очков? Такое ощущение, что разговариваешь со слепым: голова откинута назад, а глаза смотрят в одну точку. Или, может быть, что-то отталкивающее было в его лице, смуглом, с желтизной, как у выздоравливающего после долгой болезни? Или же причиной беспокойства было ощущение какой-то недоговоренности во время их встречи, туманные ответы о пребывании в тюрьме и планах на будущее? Как бы там ни было, но Азизу никак не удавалось избавиться от чувства глубокого разочарования.
Автобус стал притормаживать, резко остановился, как перед неожиданным препятствием. Азиз протолкался сквозь толпу пассажиров, соскочил с подножки. Здесь ему предстояло сделать пересадку. Он поискал глазами остановку нужного автобуса. Машина как раз стояла, готовая к отправлению.
Тот же старик, с которым он до этого сидел на одном сиденье, спустя несколько секунд с трудом поднялся в автобус и снова сел рядом. Азиз глянул на часы: половина одиннадцатого. Через четверть часа он будет дома и сразу ляжет спать. Ничего больше не хотелось делать. Он поймал на себе взгляд сидевшего рядом старика, но не повернулся к нему и стал глядеть в другую сторону — не хотелось вступать в разговор.
Еще несколько минут автобус, подрагивая, стоял на месте, потом рывком дернулся и пошел, набирая скорость. Прохладный ветер задувал через открытую дверь. Старик, сидевший рядом с ним, ежился от холода.
Зазвенел колокольчик, возвещая отправление поезда. Его звон утонул в оглушающем шуме, царившем на длинных платформах под высокими жестяными навесами. Визжали колеса багажных тележек, застревавших в выбоинах в асфальте перрона. Остерегающие крики носильщиков, зычные вопли торговцев, предлагающих сладости и сигареты, прощальные поцелуи. Шипенье локомотивного пара. Детский смех. Протяжный предупреждающий свист паровоза перед отправлением.
Вагон тронулся с места. Азиз быстро наклонился к печальному бледному лицу У мм Асад, поцеловал ее.
— Дай вам бог, матушка... Напишите нам по приезде в Бейрут.
Надия тоже наклонилась к ней. В глазах у нее застыли слезы. Попрощавшись, Азиз с Нацией торопливо пошли по вагонному проходу, с трудом протискиваясь среди пассажиров и багажа. Азиз спрыгнул на платформу, протянул Нации руки. На мгновение он ощутил тепло ее тела в своих руках. Они пошли к выходу с платформы, медленно двигаясь вместе с толпой. Оба молчали, как молчат друзья, которых связывает общая тайна. Вдоль огромного закопченного здания вокзала они видели вагоны первого класса, где, расположившись в удобных красивых креслах, спокойные и довольные жизнью пассажиры мирно беседовали, курили дорогие сигары, читали утренние газеты или просто глядели по сторонам.
А вот вагоны третьего класса. Они находятся в хвосте поезда и напоминают теплушки, в которых возят скот. Трудно представить себе, каким образом сотни людей умудряются втиснуться сквозь узкие двери и найти себе место в этих металлических ящиках. Люди, чемоданы, узлы, корзины, клетки с курами. Чумазые детишки сидят на плечах взрослых, крестьянка с усталыми глазами сует отвислую грудь плачущему младенцу — его ресницы слиплись от гноя, лицо облеплено мухами. Плач детей смешивается с сердитыми голосами бранящихся мужчин, причитаниями женщины, с которой, видимо, случилась какая-то беда.
Здесь, на вокзале, верхушка социальной пирамиды отделена от основания тремя-четырьмя вагонами второго класса. А между тем это расстояние можно сравнить с непреодолимой стеной или с пропастью, разделяющей два мира. С одной стороны — бархатные кресла и диваны, небрежно развалившиеся толстосумы, одетые в тонкую шерсть и шелк. Они пьют горячие напитки, вдыхают дым сигар, обмениваются последними дворцовыми сплетнями. Шепчут комплименты на ушко соседке. А это ушко украшено драгоценными камнями, вспыхивающими в лучах солнца при каждом повороте головы...
С другой стороны — безликая толпа. Счастливчик тот, кому удалось отвоевать себе небольшое пространство на деревянной скамейке. Безликая масса заполняет темное чрево вагона. Тут не отличишь одного лица от другого, не поймешь, кто тут мужчина, а кто женщина, где старики, а где дети. Один вагон уже заперт, чтобы новые пассажиры не лезли на голову тех, кто уже внутри. Едкий пот, пыль, острый запах навоза, птичьих перьев, лука, детской мочи — все это сливается в одно зловонное дыхание огромного чудовища, втиснутого в железный склеп.
Азиз с Надией прошли мимо билетных касс, пересекли огромный зал ожидания, вышли на ослепительный солнечный свет. Спускаясь по лестнице, они все еще держались за руки. Нация остановилась, и он, отпустив ее руку, остановился ступенькой ниже. Она посмотрела в его глаза, словно пытаясь найти в них ответ на какой-то вопрос.
— Как быстро мы вышли.
— Ты устала? — спросил он.
— Нет. Ты знаешь, я люблю вокзалы.
— Я тоже. А еще мне нравится запах паровозного дыма. И ацетона в типографии на печатных машинах.
— Я не знаю, как пахнут печатные машины. А паровозный дым — да. Вообще я люблю наблюдать за дымом из паровозной грубы. Люблю грохот поезда, набирающего скорость. Мне нравится вокзальная суета —люди раскладьшают вещи, ходят по вагону. Они уезжают, оставляя свое прошлое позади... И мчатся вперед — к новым местам, новым событиям, новым друзьям, новой жизни. Радость новых открытий, перемен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128