По мере того как тело поднималось, мрак рассеивался, уступая место свету. С усилием приоткрыл глаза. Сквозь узкую зарешеченную щель в потолке комнату рассекал луч солнца, упираясь в его босые ступни, лежавшие на грубошерстном коричневом одеяле. Черная муха вилась вокруг пальцев ноги с монотонным жужжанием.
Машинально глянул на запястье — привычный жест после пробуждения. Часов больше не было. Огляделся вокруг. В комнате находился еще квадратный стол из грубо отесанных досок да трехногая неуклюжая табуретка. Он ощутил пальцами правой руки круглый предмет. Сжал его в кулаке и потом медленно разжал пальцы один за другим. Боялся — а вдруг ускользнет. На ладони лежало маленькое золотое обручальное кольцо, поблескивая в солнечном луче. И тут его охватило чувство мальчишеской озорной радости: вспомнил, как ночью человек с опухшими глазами обыскивал его одежду: шарил ладонями по телу, а перстня не заметил.
Он спрыгнул с койки босыми ногами на пол, покрытый гудроном. Показалось, что всю ночь работал и чуть не проспал какое-то важное утреннее свидание. Голова вдруг закружилась — знакомое чувство. Сайед, бывало, называл его "голодным вальсом". Пришлось опереться руками о койку и переждать, пока стены не приняли устойчивое вертикальное положение. Сел на колючее одеяло и долго оставался неподвижным. Солнечный луч сместился, стал тоньше: круглое пятнышко на черном полу. Минуты, а может быть, часы сменяли друг друга --теперь уже бесконтрольной и бесконечно медленной чередой. Ни движения, ни звука. Ощущение полной пустоты, за исключением постукивания сердца да зудения мухи. Тихое ожидание встречи, которая была теперь неизбежной...
Приближающиеся шаги, невнятный разговор. Возглас: "Открой эту!.." Звяканье цепей —звено об звено. Скрежет и удар стального засова. Дверь распахнулась. Несколько секунд полного пробуждения. Он сел на койке. Свет заполнил комнату, прогнав полуночный мрак. Медленно перед его глазами обрисовались очертания фигур, выделившись из однообразия света. Возле двери стояли трое. Они взглядом изучали сидящую фигуру. Азиз неторопливо поднялся и сделал пару шагов в сторону двери. Теперь и без очков они были видны ему отчетливо. Тот, что постарше и, видимо, выше по званию, — небольшого роста, почти лысый, если не считать нескольких прядей волос на висках, зачесанных за ушные раковины. В полушаге позади него стоял молодой парень лет тридцати — широкоплечий, крепкого телосложения. За происходящим он наблюдал равнодушным обшаривающим взглядом холодных голубых глаз. Руки нервозно двигаются: то одернут гимнастерку, то поправят пояс, то влезут в карманы: одни и те же бессмысленные движения. Неуловимые приметы — то ли манера держаться, то ли в одежде или в чертах его довольно привлекательного лица — указьшали на то, что этот тюремный страж привык к более легкой жизни. И еще что-то — тоже неуловимое — в холодном взгляде его голубых глаз. Время от времени они останавливались на Азизе. Этот взгляд и движения длинных бледных пальцев говорили о подспудной неудовлетворенности.
Третий стоял в стороне от тех двух — на пороге двери. Стоял почти по стойке "смирно". С пальцев левой руки свисало металлическое кольцо с нанизанными на него длинными ключами.
К нему обратился старший по званию:
— Спички, Овейс.
Он извлек пачку сигарет "Филип Моррис" и осторожно вытянул одну сигаретку. Прикурил от спички, которую ему протянула рука, похожая на медвежью лапу, и обратился к Азизу тихо и медлительно:
— Доктор Азиз, не так ли? -Да.
— Случайно не из провинции Гарбийя?
— Да. Из Кутура.
— Родились там?
— Нет. Я родился в Лондоне.
— Ого! В Лондоне?
— Да, там.
— Женаты?
— Женат.
— Так. Ну и где же ваша жена?
— Не знаю.
Голубые глаза сосредоточенно впились в него. Он повернул голову и не мигая уставился в них. А низкорослый продолжал спрашивать.
— Так вы врач? -Да.
— Отлично. Будем у вас лечиться в случае чего. — Он коротко ухмыльнулся, но выражение лица ничуть не изменилось. — Как вам тут, удобно?
— Нормально.
— Просьбы есть?
— Да... Пожалуйста, кое-какое белье, полотенце, мыло. Еще прошу вас, верните мне мои очки. И какое-то время мне нужно находиться на открытом воздухе...
— Так. Насчет одежды, полотенца и мыла — это разрешат. А вот с прогулками во дворе придется пока подождать. Очки? Гм... У вас их забрали, чтобы вы ими себя не поранили.
— Каким же образом? — Он не сразу понял, что этот человек имеет в виду. Потом невольно улыбнулся от показавшейся ему смешной мысли. — Да дайте вы мне мои очки! Что вы в самом деле!
— Ладно. Там видно будет. Обернувшись к голубоглазому, он произнес:
— Хигази, запишите-ка его адрес. — Потом щелкнул пальцами: — Овейс, закрой дверь.
Овейс положил тяжелую ладонь на длинный стальной болт. Азиз слегка отступил от двери. Громко лязгнул металл, загремели цепи о дверь...
Свет исчез, словно солнце внезапно провалилось. Он вытянулся на койке и мысленно принялся перебирать детали только что сказанного, пытаясь обнаружить явный и скрытый смысл каждого слова. Здесь все надо тщательно изучать. Любой жест, любой взгляд анализировать. Особенно выражение этих холодных голубых глаз. Его, кажется, зовут Хигази — капитан Хигази? А коротышка у них —главный. Он как будто бы не опасный. Конечно, служака, но со снисхождением. Когда их взгляды встретились, ему показалось, что глубоко-глубоко в его глазах пряталось что-то вроде жалости и сочувствия. А может быть, и скрытое желание приободрить?
— Случайно не из провинции Гарбийя?
— Да. Из Кутура.
— Родились там?
— Нет. Я родился в Лондоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128