Прелестная фигура! Эта дивная шея ждет вашего ошейника! Изящная, чувственная — красавица, да и только! — Он обвел толпу глазами. — Неужели не хочется привести ее в свое жилище? Надеть на нее ошейник и тунику, какую угодно вам поставить на колени? Обладать каждой клеточкой ее тела? Она — ваша рабыня, вы приказываете, она повинуется! Будет служить вам, мгновенно и безоговорочно выполнять малейшую прихоть!— Шесть тарсков, — предложил мужской голос.— Шесть тарсков! — повторил аукционист. — Пройдись, малышка Дина! И покрасивее!Глаза мои наполнились слезами, все тело залила краска стыда.Но я прошлась, и прошлась красиво. Вот она, плетка, наготове! Разглядывая выставленную на помосте девушку, мужчины довольно загомонили.— Обратите внимание: какие плавные, грациозные движения, как безупречны линии! Спина прямая, как струна, гордая посадка головы! Всего несколько тарсков — и она ваша!По левой щеке покатилась слеза.— Двигайся красиво, малышка, — предупредил аукционист.— Да, хозяин.Я прошлась взад и вперед, повернулась, обмирая от стыда под жадными взглядами.— Встань гордо, Дина!Я остановилась, вскинула голову.— Купите ее и заставьте на вас работать! Представьте — вот она нагая, в вашем ошейнике и в цепях, скребет пол. Убирает, стирает, шьет! Делает покупки, готовит! Представьте — вот она принимает ваших гостей! Ждет вас, раскинувшись в мехах!— Десять тарсков!— Десять тарсков, — повторил аукционист.— Одиннадцать! — донеслось слева.— Одиннадцать.Я вгляделась в толпу. Мужчины, женщины. Человек четыреста. По рядам, предлагая закуски и напитки, бродят торговцы. Я коснулась пальцами свисающей с шеи цепочки. Какой-то мужчина купил ломоть приправленного соусом мяса. Принялся жевать, поглядывая на меня. Наши глаза встретились. Я отвела взгляд. Кое-кто разговаривал, не обращая на меня внимания. Как же я их ненавидела! Я не хотела, чтобы на меня смотрели — но они и не смотрели!— Какая красавица! — подзадоривал зрителей аукционист. — А размеры? Двадцать два, шестнадцать, двадцать два! — И тыкал в меня плеткой.— Четырнадцать тарсков меди!— Четырнадцать! — не унимался аукционист. — Но может ли торговый дом расстаться с такой красоткой всего лишь за каких-то четырнадцать тарсков? Ведь нет, благородные господа!— Пятнадцать.— Пятнадцать!За пятнадцать тарсков Раек из Тревы продал меня работорговцу. В доме Публиуса ему дали за меня двадцать. Аукционист, разумеется, это знает. Конечно, в записи это внесено.Он перевел на меня глаза.— Девочка, — мягко, но с угрозой в голосе начал он, — продадут тебя или нет, но эту ночь ты проведешь в здешних бараках. Ты поняла меня?— Да, хозяин, — прошептала я.Недоволен предложениями. Если цена не устроит торговца, ночью меня ждет наказание. Наверняка жестоко высекут.— На живот, Дина! — приказал он. — Давай заинтересуем покупателей.— Да, хозяин.Я легла у его ног, ожидая приказа, испуганно глядя снизу вверх — а вдруг ударит? Пролежала долго. Не ударил. Мой испуг позабавил толпу.— Слушаться, двигаться быстро и красиво, сто двадцать восьмая, — мягко проворковал он.— Да, хозяин, — ответила я.И вдруг — удар хлыста и отрывистое:— На спину! Одно колено поднять, другую ногу вытянуть, руки за голову, запястья скрестить, как для наручников!Я повиновалась. Он начал быстро одну за другой отдавать команды. Ловя каждое слово, я принимала позы, в которых демонстрируют рабынь. Лишь мгновение давая зрителям полюбоваться каждой мучительно откровенной позой, он пролаивал следующую команду. Последовательность позиций он выбирал отнюдь не случайно; в следующую я переходила легко, иногда просто перекатываясь по полу или повернувшись, но вместе они составляли ритмичную и плавную изысканную чувственную мелодию, выверенную и точную, для меня — невероятно унизительную. Своего рода танец выставляемой напоказ рабыни. Я, что была некогда Джуди Торнтон, шаг за шагом выполняла движения горианской рабыни и в конце концов оказалась, как и вначале, на животе у его ног — дрожащая, покрытая испариной, спутанные волосы завесили глаза. Аукционист поставил на меня ногу. Я уронила голову на пол.— Называйте цену!— Восемнадцать тарсков, — раздался голос.— Восемнадцать. Девятнадцать? Я слышал девятнадцать?— Девятнадцать, — донеслось из зала.На помост упали слезы. Кончики пальцев зарылись в опилки. Опилками облеплено и покрытое потом тело.У самых глаз — свернутая плетка.Там, в толпе, женщины. Ну почему они не вскочат, не возмутятся? Ведь здесь попирают достоинство их сестры!Но нет, глядят невозмутимо. Я — всего лишь рабыня.— Двадцать! — выкрикнул кто-то.— Двадцать. — Аукционист убрал ногу и ткнул меня плеткой. — На колени!У самого края помоста я встала на колени в позу наслаждения.— За эту прелестную крошку предложили двадцать медных тарсков, — объявил аукционист. — Кто больше? — Он оглядывал толпу.Я замерла. Торговый дом заплатил за меня ровно двадцать.— Двадцать один, — предложил мужчина.— Двадцать один.Я вздохнула свободнее. Хоть маленькая, но прибыль.Ни на минуту не забывала я о пластинке на шее. Цепочка короткая, плотно охватывает горло. Застегнута. Не снять.За меня дают двадцать один тарск.Значит, убытка торговому дому Публиуса я не принесуПодержать девушку несколько дней за решеткой на соломе в рабских бараках и кое-чему обучить обходится в гроши.Сколько стоит рабская похлебка и плетка?— Предлагают двадцать один тарск! — кричал аукционист. — Кто больше?Тишина.Внезапно накатил испуг. А вдруг прибыль торговца не устроит? Барыш совсем невелик. Надеюсь, он будет удовлетворен. Я же изо всех сил старалась, каждого слова слушалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159