Я упала на каменный пол к его ногам.— Не хочешь носить ошейник? — спросил он.— Нет, хозяин, — прошептала я.Отвернулся. Я сгорбилась, опустив голову, опершись ладонями о пол. Его я не видела. Туп Поварешечник ушел. И мешок, в который я была одета, и бусы, и наручники — все забрал с собой. Оставил лишь девушку, что звалась когда-то Джуди Торнтон, — рабыню, цена которой — шесть медных тарсков.— Так я заставлю тебя просить, чтобы на тебя надели ошейник, — заявил мой новый хозяин.Я обернулась и замерла в страхе. Он стоял надо мной с плеткой в руках.— Нет, хозяин! — закричала я.Жестоко же была я наказана за свою дерзость! Некуда бежать, некуда ползти. Он высек меня, как горианский хозяин. Наконец я с рыданиями легла у его ног.— Думаю, теперь ты приручена, — сказал он.— Да, хозяин, — сквозь слезы уверяла я, — да!— Приручена?— Приручена, хозяин! — рыдала я. — Приручена!— Теперь будешь просить, чтобы на тебя надели ошейник?— Да, хозяин!— Проси!— Я прошу надеть на меня ошейник!Он застегнул ошейник на моем горле. Звонко лязгнул запор. Я упала без чувств.Он повернулся и вышел, повесив на место плетку — тут, на стене, она всегда под рукой. Позвонил в колокольчик. Дверь отворилась, появился стражник.— Пришли Сашу, — распорядился предводитель, — у нас новая девушка.Я лежала на камне. Он сидел за столом, погруженный в работу — наверно, вносил в книгу расходов дату моего приобретения и заплаченную за меня цену. Потихоньку, пока он не видел, я ощупывала ошейник. Круглый, стальной, блестящий. Замкнут у меня на горле. Вот я и в ошейнике. Никогда прежде так остро не чувствовала я свое рабство — разве только в день, когда на моем теле появилось клеймо. Я заплакала. Теперь на мне клеймо и ошейник.И тут я услышала звон. Рабские колокольчики.Рядом со мной стояли босые женские ноги.Вокруг левой лодыжки вчетверо обмотана гирлянда колокольчиков. В спину мне ткнулась рукоять плетки. Я вздрогнула.— Вставай, рабыня, — послышался женский голос. Я подняла глаза. Одета в желтый шелк. Темные волосы стянуты желтой шелковой лентой.Я встала.— Встань, как подобает рабыне, — велела она. Я повиновалась.— Дина, — отметила женщина.На ней самой клеймо было обычное — словно выписанная от руки первая буква горианского слова «кейджера», примерно полдюйма на полтора. Так чаще всего называют на Горе рабынь. На ее бедре клеймо было ясно видно. Клочок шелка, что служил ей одеждой, будто даже и не пытался прикрыть клеймо.— Я Саша, — сказала мне женщина.— Да, госпожа.— Почему тебя высекли?— Я просила не надевать на меня ошейник, — прошептала я.— Сними его, — велела Саша.Я озадаченно уставилась на нее.— Сними, — повторила она.Я попыталась стащить ошейник. Дергала до боли. Изо всех сил старалась разорвать. Повернула, попробовала разнять запор. Ни с места.С мукой в глазах взглянула я на женщину:— Не могу!— Правильно, — сказала она. — И не забывай об этом.— Да, госпожа.— Как тебя звали?— Диной.Саша взглянула на предводителя.— Годится, — сказал он.— Пока хозяин не пожелает назвать тебя по-другому, — объявила Саша, — будешь зваться Диной.— Да, госпожа.— Пойдем, Дина.Я пошла за ней. На ней тоже турианский ошейник. Такие же, насколько я знаю, носят рабыни кочевников.Пройдя длинный коридор, мы свернули, потом еще и еще. Миновали множество запертых на щеколды кладовых. Вошли в тяжелую железную дверь, у которой стоял стражник.— Иди впереди меня, Дина, — сказала Саша.— Да, госпожа.Я пошла впереди. Снова длинный коридор. Снова череда запертых дверей в кладовые.— Ты очень красивая, госпожа, — бросила я через плечо.— Хочешь отведать плетки? — ответила она.— Нет, госпожа. — Я смолкла.Ясно, почему она велела идти впереди. Значит, приближаемся к жилищу рабынь. Так принято на Горе. Если мне вздумается бежать, она без труда меня остановит, огрев плеткой. Иногда новые девушки боятся входить в жилище рабынь. Страшно, что запрут.— Ты прирученная? — спросила я ее. Молчание. Потом она ответила: — Да.Мы шли дальше.— Все мы прирученные, — добавила она. — Ошейник многому учит.— Мужчины умеют нас укрощать! — всхлипнула я.— Мужчины укрощают девушек или нет — как им нравится, — объяснила Саша. — Их воля — закон. Некоторые обламывают не сразу. Подразнят, поиграют. Но девушка, если она не дура, всегда понимает, кому принадлежит. Плетка-то в руках мужчины. И девушки это знают. В конце концов, когда хозяину захочется, она поползет к нему, кроткая и послушная. Мы женщины. Мы — рабыни.— Ненавижу мужчин! — вскричала я.— Потише, а то высекут!— А ты, ты тоже ненавидишь мужчин? — спросила я.— Я их люблю, — ответила Саша.Я возмущенно вскрикнула. Обернулась.— Я не ручная! И никогда не буду ручной!— Скажи это хозяевам, — посоветовала Саша. Я содрогнулась.— Ты ручная, — заявила Саша.— Да, — горестно признала я. — Я ручная.Я ручная, ручная давным-давно — с тех самых пор, как меня коснулся первый горианский мужчина, с того дня, как оказалась посреди поля в ошейнике, на цепи. Вспомнились Клитус Вителлиус, Турнус, предводитель, что так сурово обошелся со мною здесь, в крепости. Я коснулась болтающегося на шее крепко замкнутого турианского ошейника.— Ручная, — повторила Саша.— Да, — согласилась бывшая Джуди Торнтон, а теперь Дина, рабыня. — Да, я ручная.И должна повиноваться мужчинам.— Вот вход, — сказала Саша, — здесь живут рабыни.Я отшатнулась. Мощная железная дверца, квадратная, крошечная — восемнадцать на восемнадцать дюймов.— Входи! — С плеткой в руках она стояла за моей спиной.Я повернула ручку и, распластавшись на животе, вползла внутрь. Саша — за мной.По ту сторону двери я встала и изумленно огляделась. Просторно, высокий потолок подпирают изящные белые колонны;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159