Среди комментариев, судя по тону, попадались и не вполне лестные, и совсем уж скептические. Больше всего ранил смех. В то время я, несмотря на строгую диету и усиленные упражнения, еще не довела свое тело до идеальных форм, Да и стоять правильно тогда, наверно, не умела. Стояла прямо, но, пожалуй, слишком уж неподвижно, прямо застыла — ни малейшего движения, чуть дышала, ни плечом не поведу, ни головой, а ведь такое едва различимое глазом движение и рождает ощущение живого, трепетного тела, выдает затаенную чувственность. Но в основном, думается мне, недостатки мои можно было бы свести к психологическим тонкостям — к каким-то скрытым, почти подсознательным барьерам, которых человеку не слишком проницательному ни за что не распознать, едва уловимые оттенки выражения лица, которыми и определяется манера держать себя. Взрастившая меня цивилизация отвергает первенство биологических законов, отрицает животное начало в человеке, отчаянно бьется, чтобы подавить в нем врожденные инстинкты. Я выросла в обезумевшем мире, где даже сексуальность внушает подозрения. Проще говоря, как достойная дочь своего мира, к мужчинам и сексу я оставалась равнодушна. За последние несколько лет мне к тому же внушили, что мужчины точно такие же, как я, что различий между женщинами и мужчинами не существует. Так почему же тогда среди мужчин Гора я кажусь себе такой маленькой и хрупкой, почему дрожу, чувствуя на себе их руки? Среди земных мужчин — умная, прелестная, очаровательная — я себе такой не казалась, их прикосновения вызывали во мне не дрожь, а раздражение, их докучливые руки я запросто отталкивала прочь. Оттолкнуть горианцев я не смела — накажут. Наоборот, даже себе в этом еще не признаваясь, жаждала их рук, их объятий. Я думаю, тогда во мне еще не проснулась женщина — потому и не произвела я особого впечатления на соплеменников моего властелина. Что такое мужчины, что они могут сделать со мной — тогда я не знала. Не знала, какие мучительные страдания могут они причинить, как умеют поставить на колени. Не ведала, что такое мужское начало, и женского начала в себе тоже не ощущала. Как и у большинства девушек с Земли, моя чувственность дремала, подавленная и глубоко запрятанная.Лишь здесь, на планете Гор, рядом с моим повелителем, со временем до меня начало доходить, что существует на свете удивительный, прекрасный мир — мир опыта, на этой планете вовсе не запретный, что, ведомая женским своим естеством, я войду в этот мир — только осмелиться бы стать самой собой! Но боялась я зря. Осмеливаться мне не придется. Не придется принимать решений. Ни ханжества, ни ложной скромности таких, как я, горианские мужчины терпеть не станут. Хочу я или нет, меня заставят быть тем, что я есть на самом деле.Ох и вышучивали же воины моего властелина неказистый его трофей! Он, хохоча, то и дело набрасывался на них, пихал, толкал. Девушка улыбалась, держа его за руку, целовала, тянула от меня прочь. И вот все они отвернулись и ушли в лагерь. Я осталась одна. От злости с ума сходила. Мною пренебрегли, меня отвергли! Просто в голове не укладывается! Камни кололи ноги, в ветвях играли солнечные блики. Руки сжались в кулаки. Да кого корчат из себя эти варвары? Я — первая красавица младшего курса, а то и всего своего престижного женского колледжа. Ну, может быть, если не считать одной старшекурсницы, антрополога Элайзы Невинс. Мы соперничали изо всех сил. Но она — всего лишь антрополог, а моя специальность — английская словесность, и я — поэтесса. Вспомнилась облаченная в бурый балахон ослепительно красивая шлюха с умными горячими глазами. Дыхание перехватило. Да, в мире, где есть такие женщины, ни Джуди Торнтон, ни Элайзе Невинс красотой никого не поразить. Потом, гораздо позже, я узнаю, что таким, как мы, цена здесь — медный тарск, ну, может, чуть больше или чуть меньше.Я вошла внутрь изгороди и встала на колени. Мне нужна защита, мне нужна еда. Только бы приютили — все, что захотят, сделаю. Шестом с набитыми на нем крючьями кто-то подтянул обратно отодвинутую было часть высокой плотной изгороди. Брешь за моей спиной закрылась. Я осталась в лагере — с этими мужчинами, с этой девушкой.
И вот я здесь уже два дня. Стоя на коленях, остервенело раздуваю угли в жаровне. Искры сыплются дождем, обжигают тело. Я размахиваю над углями обрывком жесткой кожи. Из жаровни торчит какая-то железная рукоятка.Какой только черной работы не пришлось мне переделать и в лагере, и за оградой!Удовольствия мне это не доставляло.И огонь разводить приходилось, и помогать готовить пищу, и еду разносить, и наливать мужчинам пагу — гоняли, как служанку. И уносить остатки трапезы, и кубки чистить, и посуду мыть, и мусор убирать, и зашивать одежду. Однажды, недовольная моей работой, Этта заставила распороть швы и переделать все заново. Как это ни унизительно, но пришлось научиться стирать. Стоя на коленях у ручья, я оттирала на камнях, полоскала одежду. За изгородью собирала ягоды, таскала охапки хвороста. За пределами лагеря меня сопровождал кто-нибудь из мужчин. На Земле я принадлежала к довольно высоким общественным слоям. Сколько себя помню, всегда в нашем доме служили горничная и кухарка. Лет с пятнадцати я уже почти на равных со взрослыми отдавала им распоряжения. Я не из тех, кто привык к черной работе, до сих пор прислуживать мне не приходилось. Это — для других женщин, для низших классов. Но здесь, в лагере, я помогала Этте готовить, мыть, шить, выполняла самую унизительную работу — прислуживала мужчинам во время трапезы. Может быть, для Этты в этом ничего особенного и нет. Не знаю, какого она происхождения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159