Да мне кажется, никогда и не будет. Он — Клитус Вителлиус. у него есть рабыни.Он всегда будет держать своих женщин в ошейниках. Я люблю его!— Когда факел опустится, — объявил, поднимая зажженный факел, селянин, — бегите.— Да, хозяин, — ответили мы.— Потом я воткну факел в землю. Отсчитаем двести ударов сердца. — Он указал на стоящую поблизости местную рабыню. Пару лет назад работорговцы выкрали ее в каком-то поселке за сотни пасангов к западу отсюда. Турнус купил ее в Аре и, привязанную к повозке, приволок в Табучий Брод. Рослая, широкобедрая, с крупными щиколотками, голубоглазая блондинка — довольно симпатичная. Позади нее, положив ладонь на ее левую руку, стоял один из людей моего хозяина. Другую руку он просунул под ее короткую шерстяную тунику. Он будет считать удары сердца. Девушка стояла босиком, шея дважды обмотана туго завязанным обрывком грубой веревки. Так помечал своих девушек Турнус. Да, у такой, пожалуй, сердце будет биться медленно и ровно. — После двухсотого удара вас начнут ловить.Сколько времени потребуется на то, чтобы воткнуть в землю факел и отсчитать двести ударов сердца? Пожалуй, в погоню за нами пустятся минуты через три. Я взглянула на девушку. Губы чуть приоткрыты. Я разозлилась. Млеет под рукой мужчины! Даже слегка прижалась к нему спиной! Значит, сердце будет биться быстрее. В конце концов, она рабыня, как и мы. Взяли бы боска, считали бы удары его сердца! А то вон как возбудилась, нам совсем не останется времени прятаться! Пожалуй, больше двух минут и не получится. К тому же, как только закончат отсчет времени, как только тело ее сослужит свою службу в качестве секундомера в вечернем состязании, она будет принадлежать ему, так что неудивительно, что она так возбудилась. По-моему, это нечестно. Но что сетовать! Что честно, что нечестно — решают мужчины. Как им нравится — так и сделают. Мужчины решают. Женщины подчиняются. Хозяин есть хозяин. Рабыня есть рабыня.У правого края выстроенной вдоль линии шеренги стояла Этта. Рядом — Марла, потом Донна. Я — между Донной и Бусинкой. Дальше — Чанда, и у левого края — Лена.— Не хочу я бегать на потеху деревенщине, — твердила Бусинка. — Я была свободной.— Я тоже была свободной, — сказала я.— Но теперь ты рабыня.— Ты тоже! — выпалила я.— Бусинка хочет еще кнута? — спросила Лена.— Нет, госпожа, — поспешно ответила та. Лену Бусинка боялась. Почти с самого начала ее — в основном из практических соображений — поручили заботам Лены. Впереди Лены ставили на цепи, под ее надзором Бусинка обычно выполняла то, что ей прикажут.Захватив леди Сабину, мы вернулись в лагерь, укрытый в ложбине, куда не так давно привел меня, свою новую рабыню-варварку, мой хозяин. В первый же вечер леди Сабину, сорвав с нее одежду, опрокинув навзничь, привязали, как до этого и меня, вниз головой к стволу поваленного дерева с белесой корой. В тот самый миг, когда от ее тела отняли раскаленное железное клеймо, она утратила какую бы то ни было политическую ценность. Отныне она рабыня. Отвязав, ее швырнули к ногам хозяина.— Надо дать тебе имя. Сабина… Сабина… — задумчиво проговорил он. — А! Твое прежнее прекрасно подходит для рабыни.— О, нет, нет, хозяин! — разрыдалась она.— У тебя было очень удачное имя. Казалось бы, имя свободной женщины, но в нем пряталось имя рабыни. Теперь его секрет раскрыт, ты можешь, не таясь, носить свое истинное имя, то, которое подходит тебе лучше некуда. И я властью хозяина нарекаю тебя…— Прошу тебя, хозяин! — Ее душили слезы.— …Бина! — провозгласил он.Она рыдала, спрятав лицо в ладонях. Горианское слово «бина» означает бусы рабынь.— Надеть на рабыню Бусинку сирик! — приказал хозяин. И тут же на шее его новой рабыни защелкнули легкий блестящий ошейник. С него свешивалась цепь с наручниками — их надели на ее тонкие запястья — и на скользящем кольце изящные браслеты для щиколоток, в которые и заключили прелестные ножки рабыни Бусинки. Теперь она совершенно беспомощна, скована в движениях и очень красива. На меня сирик никогда не надевали.Обнаженная, спутанная сириком, она пала на колени перед хозяином и подняла на него глаза. На ноге ее красовалось свежее клеймо — обычное на Горе, изображающее будто бы вычерченную от руки первую букву слова «кайира», что по-го-риански значит «рабыня». Ее била дрожь. Теперь от тысяч сестер по несчастью ее не отличает ничто. Она в рабстве, как и они.— Здравствуй, рабыня Бусинка, — проговорил хозяин.— Здравствуй, хозяин, — как и подобает, она откликнулась на свое имя.Они смотрели друг на друга: он, улыбаясь, — сверху вниз, она, дрожа, — снизу вверх. Он ее хозяин.— Может, помнишь, Бусинка, — заговорил он, — как несколько дней назад в один прекрасный вечер некая свободная женщина сурово наказала рабыню?— Ты знаешь об этом? — удивилась она.— Мы следили за лагерем, все видели, — пояснил хозяин, поглядывая на коленопреклоненную, скованную сириком девушку. — Выпороли ее как следует.— Да, хозяин, — прошептала Бусинка.— Насколько я помню, преступление рабыни заключалось в том, что ей захотелось мужских объятий.Выпрямив спину, как и положено прелестной рабыне, Лена стояла рядом.— Да, хозяин, — подтвердила Бусинка.— Безусловно, — продолжал Клитус, — свободная женщина вольна наказывать рабынь.— Да, хозяин.— Но с тех пор свободная женщина сама стала рабыней. И теперь находится здесь, в лагере.— Да, хозяин.— И наказанная ею рабыня тоже здесь.— Да, хозяин, — отвечала, дрожа, скованная цепями девушка.— А тебе хочется оказаться в объятиях мужчины? — спросил он.— О, нет! Нет, хозяин! — вскричала Бусинка.— Так, — протянул хозяин. — Значит, и в этом лагере есть рабыня, виновная в преступлении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159