Такое было возможно. За растяжками мачты, образовывавшими ветровой
шатер, уже знакомая мне четверка работяг (в данном случае их было трое)
паклей, тряпками и крупнозернистой матерчатой шкуркой ожесточенно сдирала
свежую краску с привезенных болванок, окунала их в солярку, катала по
рыхлой земле, лупила наотмашь молотками, царапала, пачкала, надковыривала
и обкладывала со всех сторон газетами, поджигая, чтобы как следует
закоптить. Честно говоря, я и ожидал чего-то подобного. Полыхал
ярко-огненный лозунг: "Экономика должна быть экономной". Все они были из
третьего цеха, но Кусакова, естественно, не знали. Впрочем, друг друга по
фамилиям они не знали тоже. И вообще, они были чрезвычайно заняты, потому
что прибежал давешний мужик с бидоном, и теперь они сугубо осторожно
доливали в пиво какую-то бесцветную хрустальную жидкость, стараясь не
потерять ни капли. - Клади рупь, начальник, и присоединяйся, -
по-товарищески предложили мне. Я отказался. Тогда мужик в тельняшке,
притаранивший бидон, немного отхлебнув, заявил, что вообще-то Кусаков
лично ему очень хорошо известен: собственно, он и есть Кусаков. В
доказательство мужик потряс бледной квитанцией из вытрезвителя, которая
действительно была выписана на имя Кусакова Е.И. Что же, я свою фамилию не
помню? Я свою фамилию помню отлично! Он спрятал квитанцию. И никакого
второго Кусакова на заводе нет. Можешь проверить. А если и есть, то разве
что в шестой бригаде. Там, вроде бы, ходит один - потертый. Фамилия у
него, правда, другая, но очень похож. А шестая бригада - вона, где
крутится. Видишь хреновину? Все прямо, прямо... А закурить у тебя не
найдется? Не куришь? Странный человек: подходишь к мастеру и не куришь. Я
пожал ему руку (все-таки это был Кусаков) и, едва переставляя подошвы,
побрел к растопыренной хреновине, лениво вращающей на своей вершине
деревянный пропеллер с обгрызенными концами, - в набегающей тени его
громко шипел ацетилен и разбрызгивались желтизной продолговатые
металлические искры. Происходила сварка. Судя по небывалой сноровке, здесь
фурычила бригада шабашников. Говорить со мной они не пожелали и замахали
руками куда-то в сторону пустыря. Я готов был сдаться. Но на пустыре,
недалеко от щели в заборе, через которую я пролез, четверо первоначальных
работяг, насквозь промасленные, черные, будто сделанные из железа, качаясь
вперед и назад, словно заведенные, пилили суровое чугунное бревно - точно
по сизым сварочным швам. Круг замкнулся. Оказалось, что третий цех
находится именно здесь. Видимо. Наверное. Может быть. И Кусаков, настоящий
Кусаков - разгибаясь, протирая затрепанной ветошью руки - нерешительно
шагнул мне навстречу:
- Извините, я сейчас не могу разговаривать с вами...
У него был острый жалкий кадык на цыплячьей шее, вогнутое лицо и
стеклянные, пустые, безо всякого дна глаза, - точно в иной мир. Где-то я
уже видел такую галактическую пустоту. Трое его напарников переглянулись и
один за другим торопливо исчезли в дыре за досками.
Кусаков зажмурился.
- Его пустили на мыло, - очень медленно сообщил он. - Получилось
душистое розовое мыло. Вывели ночью, была травяная тишь, надрывались
кузнечики, развели костер под чаном, налили щелочной раствор, кто-то запел
колыбельную, кого-то поцеловали, их было девять человек, - плакала голубая
ива, и звезда, просияв, отразилась в омуте. Говорят, что грачи после этого
трое суток метались, как оглашенные, вы не слышали? - Он открыл глаза,
посмотрев удивительно трезво и сердито. - Перестаньте сюда ходить. Не
нужно. Я никогда не был знаком с Женей Корецким и никогда не бывал у него
дома на улице Апрельских Тезисов, квартира одиннадцать. И жену его,
Виолетту, я тоже не знаю...
Мелкие катышки желваков передвигались у него на скулах, трепетали,
сужаясь, ресницы. Все было ясно. Я собирался сегодня отыскать Постникова,
Идельмана, Тялло Венника и гражданку Бехтину Любовь Алексеевну. А также
некоего Б. Бывший следователь Мешков тоже стоял у меня в плане. Но теперь
можно было не утруждаться. Обо всех уже позаботились. Прочная и невидимая,
непреодолимая для человека стена отгораживала меня от людей. Имя ей было:
в_р_е_м_я_. Я вдруг почувствовал свою совершеннейшую беспомощность. Вахтер
в телогрейке, наполовину высунувшись из проходной, отчаянно и тревожно
замахал мне фуражкой: Скорее! Скорее! К телефону!.. - Меня?! - изумленно
переспросил я. - Вас! Вас! Немедленно!.. - Столько испуга звучало в его
голосе, что я невольно побежал, - трубка лежала рядом с аппаратом, и когда
я, задыхаясь, поднял ее, то уверенный тонкий голос Батюты, не здороваясь,
даже не называясь, равнодушной будничной скороговоркой произнес: Следует
явиться к двенадцати часам, назначено заседание бюро, центральное здание,
комната двадцать шесть, второй этаж, просьба не опаздывать! - и сразу же,
без перерыва, запищал суетливый отбой. Я не успел вымолвить ни единого
слова - так и стоял с трубкой, пока вахтер, деликатно покряхтев, не вынул
ее из оцепенелых пальцев: вот мол, как бывает - лично товарищ Батюта. Его
уважение ко мне значительно возросло. Он даже обмахнул табуретку - чтобы я
мог присесть. Я покачал головой. Комната была низкая, тесная, на стене
висели "Правила внутреннего распорядка", а под ними коробились двухпудовой
грязью кирзовые сапоги. Стукал будильник. Я не понимал, откуда _о_н_и
узнали, что я нахожусь на заводе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83