Ящеры. Места для человека нет.
Присмотритесь: когда выступает товарищ Прежний, на лице его - землистая
чешуя. Многокостность. Роговые наплывы у глаз. Мы уже не замечаем.
Привыкли. Только - когда это существует в истинном своем проявлении. Если
- маленький город. Персонификация. Сколопендры. Бескровье. Обреченность и
бледные сумерки. Обнажения истоков небытия...
Кажется, он говорил все это вчера. Или, кажется, еще не говорил? Я не
мог сообразить. Меня мутило. Двор был тесный, квадратный, уставленный
мусорными бачками. В правой части его громоздилась арматура кроватей, а по
левую руку рассыпались во прах потемневшие консервные банки. Битое стекло
карнавально отсвечивало между ними. Оживленно роились мухи. Очень
неприятный был двор. Ловушка. Заколоченная крест-накрест парадная. Три
обшарпанные глухие стены. Судя по всему, я попался. Деревянное время,
набухая, прижало меня. Видимо, сейчас из ближайших подвалов, как
ошпаренные, полезут рыжие гигантские сороконожки - скрежеща челюстями,
истекая в экстазе секретом пахучей слюны. Щелкнут лаковые черепа. Дыбом
встанет вдоль туловищ фиолетовая тугая щетина. Сороконожки падки на
человечину. Или наоборот: вдруг откинется крышка бака - разгребая очистки,
выберется оттуда тощий унылый Мухолов в брезентовых штанах, - с удрученной
вежливостью поведет вокруг себя сачком для насекомых, приподнимет дурацкую
соломенную шляпу: Здрасссь!.. - Черный глаз его будет косить на меня, а
коричневый, надрываясь - куда-то в сторону. Это чтобы ничего не
пропустить. Мухолов обожает интеллигенцию. Да в конце концов, просто -
колыхнется земля, с погребальным коротким вздохом осядут здания, - из
кирпичного облака выйдут Трое в Белых Одеждах и безмолвно прошествуют - от
чистилища в преисподнюю, чтобы миловать и карать - словно архангелы,
воздевая туманные длани. Дымом будут сиять раскаленные складки на их
хитонах. От босых легких ног загорятся янтарные следы. А узревший их
обратится в горячий пепел.
Я зажмурился. Но почему, почему, почему?! Почему я обязан
расплачиваться?! Неужели весь Хронос - это сукровица и ножи? Земляные
оскалы репейника? Огнедышащая краснота в подвалах? Я ведь сдался. Как
обещал. Я смирился и поднял руки. Я забыл. Я отрекся. Я не собираюсь
никого разоблачать. Страх и немощь разъедают мою дырявую совесть.
Распадается на кусочки память. Истлевают в крапиве никому не нужные
документы. Мертвые молчат. Толще - пленка забвения. Кто такой, извините,
Корецкий? Я не знаю никакого Корецкого! Все - в прогаре. Стеариновый тихий
запах остается от погасшей свечи. Капли воска. Молчание. Надвигается
кромешная полночь. Пусть все будет, как будет. Я, конечно, готов.
Поглядите же на меня! Разве я способен бороться?! Я покрыт венерической
липкой дрожью. Я смертельно боюсь. Я - как студень в жару. Я - как жидкий
моллюск, грубо выдернутый из раковины. Воют нервы и ссадины. Растекается в
слякоть оголенное слабое тело. Рвань сознания. Иглы бешеной боли. Мыло и
тряпки перекипают у меня внутри. Плотный вкус их ужасно гадок. Я хочу быть
- _к_а_к _в_с_е_. Я привыкну, я обязательно привыкну, я буду очень
стараться!..
Меня все-таки вытошнило, и я быстро согнулся над хвощами в углу,
извергая опилки и гуталин, выбивая фонтаном шипящую мыльную пену. Длинная
судорога прошла от желудка до горла. Я буквально выворачивался наизнанку.
Колотилось сердце, вылезали к переносью глаза. Как воздушные шарики,
надувались уши. По-видимому, началось привыкание. Одеяло висело в четырех
шагах. Мне было чрезвычайно плохо, и я знал, что дальше будет - все хуже и
хуже...

Собственно, требовалось немногое. Требовалось подписать сверку.
Сверка была желтой, ломкой и сильно выцветшей. Будто из витрины музея.
Верхний край ее отгибался надорванностью, а углы, за которые берутся,
непривычно отсутствовали. Серый шрифт почти сливался с бумагой. Видимо,
эту страницу использовали бесчисленное количество раз. Видимо,
использовали. Видимо, не первый год. Даже чернила на полях побурели и
превратились в прозрачные тени. А поверх всего покоился нестандартный
синий конверт с деньгами. Только что принесенный аванс. Я их тут же вынул
и пересчитал. Было восемьдесят рублей червонцами. Гладко-новенькие, без
морщинки, хрустящие. Целых восемьдесят рублей. Так бы и поцеловал! Если
каждый день по восемьдесят рублей, это же скопятся две с половиной за
месяц. Примерно. Или около тридцати тысяч в год. Ничего себе. Сумма. Цена
крови. Никогда в жизни у меня не было таких денег.
Я сложил эту пачечку и убрал далеко в карман. Лида понимающе смотрела
на меня. Она уже откинулась на диване - расстегнувшись и отщелкнув
незаметную кнопку на лифчике. Развалились по сторонам курносые вялые
груди. Она была какая-то озабоченная.
Она сказала:
- Будет Фаина. Кажется, в одиночку. Тебе давно пора познакомиться с
ней официально. Будет Джеральдина, Зульфия и еще одна моя приятельница.
Впрочем, с ними ты уже имел возможность общаться. Наконец, будут Тофик и
Мунир. Ну, это - для материального обеспечения. Компания вполне приличная.
Так что перебьемся. Запротоколируем пребывание. Проведем маленький местный
хронометраж...
У нее закатились глаза. Краснели точечные потертости на ключицах.
Голое худое плечо инстинктивно дрогнуло. Я неловко подошел и уткнулся -
лоб в лоб, ощущая искусственные ароматы лосьона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83