А когда этому Дураку Ушастому говорили, что -
в_с_е _н_е _т_а_к_, то он страшно сердился и просил, чтоб немедленно
замолчали. Он сердился и слушать ничего не хотел. Вот такой он был
человек. Наивный. И, как полагается, этот Дурак Ушастый очень любил
работать. Он стремился работать, и он умел работать, и работал он - как
здоровая лошадь на борозде: изо дня в день и из года в год, и он даже в
отпуск не уходил, чтобы было можно больше работать. И что бы этому Дураку
Ушастому ни приказывали, он все исполнял без колебаний. Он никогда не
задумывался. Он считал, что именно так и надо. Потому что все вокруг
делали именно так. И вот как-то раз этого Дурака Ушастого вызвали к одному
большому начальнику, а это был очень Большой Начальник, и он прослышал,
что Дурак Ушастый умеет работать, как здоровая лошадь на борозде. И вот
этот Большой Начальник говорит Дураку Ушастому...
Я стащил пиджак и повесил его на спинку стула. Сосед рассказывал
абсолютно без интонаций, на одной колеблющейся неприятной ноте. Так
рассказывают на поминках. Я был рад, что не вижу его в темноте. В самом
деле - "тягач". Я вчера уже слышал эту историю. Вероятно, я слышал ее уже
много десятков раз. И я знал, что сейчас он спросит: не сплю ли я? - и
сосед, разумеется, тут же спросил: Вы не спите? - Нет, - ответил я, точно
эхо. Мне нельзя было спать. Умирающий город был полон зомби. Как голодные
огненные муравьи, они пожирали его изнутри, оставляя лишь скорлупу и
истерзанный мусор. По улицам бродило Черное Одеяло, мутно плавились
амбразуры в Гремячей Башне. Мне нельзя было спать. Распускался чертополох,
шлепал картами у костра ожиревший Младенец, многорукий Кагал надрывался
всеми своими шестью керосиновыми моторами, и Железная Дева, опираясь на
посох, жадно рыскала по переулкам, ища очередного сожителя. Будто угли,
краснела металлическая оправа очков. Хронос! Хронос! Ковчег! Мне нельзя
было спать. Я растер дрожь лица и до слез ущипнул себя за мочку уха.
Толстый крест отпечатывался на шторах луной. Было больно и муторно. Мне
нельзя было спать. Содрогался лепной потолок, доносились оттуда какие-то
звериные выкрики. Камарилья гуляла. Мне нельзя было спать. Ведь умер
редактор. И он снова умрет - через двадцать четыре часа. Мне нельзя было
спать. Хоть Фаина и обещала, что утром разбудит. Но я знал, что она не
разбудит. Мне нельзя было спать. Я щипал мочку уха. Мне нельзя было спать.
- Я слушаю, слушаю вас! - сказал я в отчаянии. Мне нельзя было спать.
Наваливалась глухота. Мне нельзя было спать. Мягко падали веки. Мне ни в
коем случае нельзя было спать. Я ведь тоже был - зомби, и черный нелепый
круговорот готов был сомкнуться и затянуть меня...

2. ОБЫКНОВЕННОЕ УТРО
Стояли с пяти утра. Нагружались сумками и пакетами. Очередь
растянулась на километр. Говорили, что из свободной продажи исчезнут
крупы, соль, сахар, а также дешевый собачий студень, снова введут
карточки, продуктов не хватает, все промышленные товары будут
распределяться по месту работы: галоши и комбинезон - один раз в год.
Говорили о небывалой засухе на юге, где пустая раскаленная земля
потрескалась, выполз желтый туман и пшеница умерла в зерне. Говорили, что
надвигается всеобщий голод, в правительстве паника, никто не знает, что
делать, трех министров уже посадили, - срочно покупают хлеб за границей, а
т_е_, значит, не продают, и поэтому в Москве сейчас строятся гигантские
хранилища для консервов, даже метро закрыли: каждому трудящемуся станут
выдавать банку минтая на два дня, а по праздникам - котлетку из брюквы.
Остальные, по-видимому, как хотят. Всех студентов сошлют в колхозы,
отпуска сократят, рабочий день увеличат, запретят колбасу, выпустят
пищевой гуталин, откроют общие бани, тунеядцев - немедленно под расстрел,
так - до следующего урожая, который - тоже сгорит, и тогда пропадем
совсем. В Сибири уже сейчас есть нечего, брат мне писал: съели все сено,
весь мох, всю кору с деревьев, народ оттуда бежит, побросав фабрики и
заводы, а на опустевшие земли спокойно приходят китайцы. Китайцу - что?
Съел кузнечика - и довольный. Значит, вот оно как. Да, так оно. А нам
разве скажут? Ни черта нам не скажут. Вымрем, тогда узнаем. И в газетах не
будет? Чего захотели - в газетах!..
Старичок из киоска "Союзпечать", морща серую черепашью шею, очень
радостно сообщил мне, что скоро начнется война. _Т_е_ потребовали
освободить всех евреев, а _н_а_ш_и_, естественно, отказались. Потому как
евреям и у нас хорошо. Было три ультиматума. Ракеты уже летят. Тайно
объявлена мобилизация. У него самые верные сведения: в городе видели крысу
о двух головах, которая везла на спине голого ребенка, увенчанного
короной. Крыса насвистывала "Прощание славянки", ребенок же визгливо
хохотал и выкрикивал: Идиоты! Идиоты! Психи ненормальные!.. - тыча пальцем
в прохожих. А наутро из зыби за серой рекой поднялись Трое в Белых
Одеждах, сами ростом до облаков, и, как ангелы, прижав ладони к груди,
очень долго смотрели на величественное здание горкома, печально и тихо
вздыхая, - а потом незаметно растаяли, точно дым. Будет, значит, война -
семьдесят семь лет, и будет неизлечимый мор, и будет пал ледяного огня на
четыре стороны света, и крысы будут вечно править людьми. Не зря же
вымахала такая крапива - дрокадер, сатанинская колючка, до самых крыш... А
что говорят в столице: мы погибнем все, или хотя бы один человек
останется?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83