А как насчет нас?— Я высажу вас по дороге. Где-нибудь в милом и отдаленном местечке одного из больших островов. Льюис, наверное. А теперь, так как я в совершенстве читаю карту, вы весьма меня обяжете, если поставите катер на автопилот и сойдете вниз.— Вы достаточно хорошо знакомы с этими водами?— Да.— Тогда кто я такой, чтобы спорить?Он включил автомат управления и вышел вслед за Джанет. Они спустились в салон, где он лег на диван напротив Лаклана и дал ей связать его ноги и запястья. Она спросила, когда закончила:— Полагаю, теперь моя очередь?— Великие небеса, нет. Я даже не думал о таком — сказал Герике. — Вы, мой дорогой доктор, гораздо более полезны свободной. Вначале, приготовьте фляжку горячего чая и сэндвичи, а потом мы продолжим в рулевой рубке.— Продолжим что? — подозрительно спросила она.— Ну, тему, которую мы оставили в поезде, если хотите.Он улыбнулся:— Кстати, камбуз прямо сзади вас. *** В рулевой рубке было очень мирно. Джанет облокачивалась то на одну, то на другую ручку кресла возле стола для карт и наблюдала за Герике у штурвала.— Вам нравиться, не так ли? — спросила она.— Палуба под ногами, прыгающий в руках штурвал? — Он улыбнулся — Самое великолепное ощущение в этом мире. Ну, почти.— Вы не всегда серьезны?— Такое невозможно. Весьма рано я понял, как погано все вокруг. Разумный человек не может воспринимать мир серьезно. Когда я был мальчишкой, у нас были тяжелые времена, знаете? Мой отец погиб на Западном фронте.— Он был солдатом?— Нет, пилотом-истребителем. Одним из первых. Он продержался три года. Время долгое, но недостаточное.— А мать?— Умерла в эпидемию инфлюэнцы в 1918 году. Я стал жить с ее братом, моим дядей Лотаром в Гамбурге. Бедный, как церковная мышь, но один из самых добрых людей, которых я знал. Он был учителем математики. Жил в доме у Бланк-ан-Зев на Эльбе, из которого было видно каждое судно, входящее или уходящее из Гамбурга. Часто ночью я часами сидел в своей комнате с открытым окном, наблюдая огни грузовых судов, уходящих в море. Уходящих куда-то в романтические страны — всегда так. И мне хотелось уплыть с ними.— Начало любви?Он продолжал:— И если было слишком туманно, чтобы их видеть, то всегда ревели туманные сирены где-то там, на краю мира.Он взял одну из ее сигарет из пачки на столе. Джанет сказала:— Когда я была девочкой, я проводила лето в доме дяди на Кейп Код. Там масса тумана. Иногда по ночам можно было слышать, как рыбацкие суда перекликаются далеко в море.Герике кивнул:— Звук одиночества в необитаемом мире…Она повернулась на вращающемся сидении взглянуть на него:— Вы знаете это место?— Возле этого берега между серединой марта и концом апреля сорок второго я потопил двенадцать судов. — На его губах появилась немного ироническая улыбка — Снова вернулись счастливые дни. На пять минут меня действительно посетила мысль, что мы можем выиграть войну.— Суда американские?— Да, кроме одного. Испанский танкер, как говориться, попался по дороге.— Понимаю — сказала она. — Даже нейтралы не безопасны от вашего внимания?Он сардонически улыбнулся:— Морские волки. Разве нас не так зовут?— И вы этим гордитесь? — Она потянулась к термосу, главным образом, чтобы хоть чем-то занять руки, и налила чаю в пластмассовую чашечку. — Теперь позвольте кое-что сказать. Лейтенант Джего дал мне в поезде прочитать рапорт о вас.— Должен предположить, что это прямое нарушение правил.— Испанское судно было танкером «Сан Кристобаль» из Бильбао. В то время была большая суматоха в газетах, потому что судно было нейтральным, но потом оказалось, что оно зафрахтовано американским военным департаментом. Вы знали это, когда потопили его?— Естественно.Он взглянул на компас и чуть свернул вправо.— Тогда зачем пытаться устроить, чтобы я думала по-другому?Он добродушно улыбнулся:— Мне казалось, что именно в это вы хотите поверить. Жестокий гунн за дьявольской работой. Расстрел спасательных лодок из пулеметов, убедившись конечно, что среди выживших нет красивых женщин.— Черт побери вас, Герике!— Он позаботился задолго до вас.Она закурила еще одну сигарету и сидела, облокотившись на стол с картами, нахмурившись и глядя в темное стекло:— Вы любите суда, и все же разрушаете их.— Я извращенный по природе. Вам стоит испытать меня как-нибудь.— Нет уж, спасибо — и, однако, это не настоящее объяснение.— А что вы предпочитаете — тонкий психологический анализ, мол, каждый убивает то, что любит? Ну же, доктор. Даже великий Фрейд сказал, что иногда сигара — это просто сигара.— Нас, конечно, не учили этому в медицинской школе.— Тогда спишите на проклятую войну.В его голосе появились жестокие нотки, которых прежде не было. Мгновение она стояла на краю чего-то, вглядываясь во тьму тайника души, и вернулась назад.Он снова проверил курс и мрачно глядел во тьму с застывшим лицом, впервые исчезла постоянная легкая улыбка.— Ваш английский — неубедительно сказала она, — по-настоящему хорош.— Некоторое время мы жили в Гулле. Это порт на восточном побережье Англии.— Я знаю.— Дядя изучал там английский два года.Он улыбнулся:— Мне говорили, что у меня йоркширский акцент. Когда мы вернулись домой, я провел год в университете. Философия и математика, потому что этого хотел дядя Лотар. Но ничего не вышло и он позволил мне вступить в школу младших морских офицеров на Финкенвердер в Гамбурге. Потом я ушел в море юнгой на паруснике.— Тяжелая школа.— Как узнал вчера мой друг Карвер. Некоторое время я ходил на парусных клипперах. Торговля чилийскими нитратами, зерно из Австралии через мыс Горн. Потом я служил третьим офицером на торговом судне, чтобы пополнить свои навигационные навыки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74