Мир несколько ослабевал, истончался, и Чижиков вливал в себя еще прозрачной жидкости, призрачный мир наливался плотью, становился прочным, непрозрачным, и Чижиков в него уходил.
Неприятно, что несколько раз появлялись какие-то совсем ужасные создания. Одно такое, человекоподобное, мохнатое, с рогами, вертикальным кошачьим зрачком и с коническими длинными зубами, как у хищного динозавра, долго сидело, скалилось в лицо Чижикову, обдавая его своим смрадом. А то вдруг начинали звучать где-то далеко колокола, словно бы какие-то люди в черном проходили через комнату, почему-то направляясь снизу вверх, и на речитатив литургии звучало знакомое с детства:
– Пей, и дьявол тебя доведет до конца…
Хорошо, что это быстро проходило. И еще были минуты, когда приходилось принимать совсем отчаянные меры. Когда Чижиков лежал спросонья, не зная толком, день сейчас или ночь, и постепенно приходил в тот мир… Так само получалось – в полузабытьи начинало думаться о жене, сыне, об унитазах в общежитии – не успел досчитать унитазы! Мир тянул его к себе, и приходилось делать усилие. Нет-нет! Там, на краю выхода, стерегли Вороватых, Хасанович, Простатитов. Стерегли невыполненные обязательства, всяческие долги, пропавшая группа… А где-то за всем этим улыбался Михалыч, и туда было уж лучше не смотреть.
И каждый раз Чижиков, отплевываясь, кашляя и чихая, вливал в себя стакан прозрачной жидкости. Сделав один краткий перерыв – второй, и вскоре достигал блаженства.

Глава 18
Возвращение домой
31 мая – 1 июня 1998 года

На третий день жизни со зверолюдьми Миша сел смотреть карту, отправляя в рот заячью ляжку, как вдалеке раздался выстрел, как раз примерно там, где остались следы вчерашнего костра. С бешено заколотившимся сердцем Миша кинулся к рюкзаку. Вот, вот она, заветная ракетница! Миша выпалил в воздух, проследил, как падает ракета, вызывая недовольный рев самца, лопотание и урчание остального стада. Ответный выстрел, уже ближе! Миша ухватился за бинокль, перезарядил ракетницу, кто его знает, что за люди…
Прошли, казалось, целые геологические эпохи, а в общем-то не больше получаса, когда в лиственницах мелькнули какие-то цветные пятна. Камуфляжные цвета казались слишком яркими для еще голых, еле начавших опушаться лиственниц, для серой поверхности ягеля. Такую форму, впрочем, могли носить очень разные люди, в том числе и никак не связанные с органами. Кто же это?!
Встав за лиственницу покоренастее, Миша ловил лица в окуляры бинокля. Уже можно было разглядеть лица – изможденные, обмороженные. Вроде знакомый… Да! Этого мужика он точно помнил! Он охранял то же самое здание, где не раз сменял Мишу на суточном дежурстве! Миша даже помнил, как его зовут, – Валера. И еще одно знакомое лицо понравилось Мише много меньше, потому что трудно было найти среди его знакомых более неприятного и внутренне гнилого человека, нежели полковник Красножопов. А уж он-то здесь наверняка самый главный.
С той стороны шарахнули в воздух еще раз. Начавшее было разбредаться, занявшееся другими делами стадо опять залопотало и завыло. Снизу раздавались крики – это показалась между лиственниц одна из самок, она бежала к стаду, люди спугнули ее на месте кормежки. Миша не хотел бы верить в это, но слишком уж он хорошо знал место своей трудовой деятельности, и сердце у него упало.
– Не стреляйте! – дико завопил Миша, бросаясь в сторону людей. И опоздал. Глухие удары карабинов снова разбудили многократное эхо. Самка словно бы споткнулась и упала. Какое-то мгновение стояла полнейшая тишина. Потом заурчали самцы – и молодой, и старый. Старый неуверенно ударил себя в грудь, явно не зная, что делать.
Что-то упало внутри у Михаила, смертная тоска вцепилась в сердце – он видел, как встала, пошла на подламывающихся ногах самка с вопящим, обезумевшим малышом за спиной. Кто-то азартно вопил, кто-то сообщал остальным:
– Гляди, там еще!
Мише казалось, что он вопит громче всех, мчится со скоростью автомобиля… Позже Миша не смог бы так размахивать своим рюкзаком, ведь в нем же было больше пуда. Но он опять опоздал.
Самка еще шла, и кровь стекала по шерсти на ее груди и спине. Особенно по груди, где, выходя, пуля вырвала огромный кусок живой плоти. Полуживотное издавало жалобные звуки, выдавив молока из груди, протягивала испачканную ладонь к людям в камуфляжной форме.
Громыхнуло еще раз. Самка вздрогнула, дернулась от удара пронизавшего ее свинца. Она больше не могла держаться вертикально, не могла сопротивляться ни притяжению земли, ни удару. Ее тело словно бы поднялось над землей, и самка рухнула навзничь, издавая горловые и утробные звуки. Умирающая мать ушибла замолчавшего было малыша. Тот завопил злобно и жалобно, выскочив из-под матери, он разразился слезами и криками, дергая ее за руку.
Стадо всполошилось, самец взревел, сделал шаг вперед, ударил себя в грудь. Молодой шагнул за ним.
И только тут на гэбульников набежал Миша, встал перед ними, раскинул руки:
– Да не стреляйте же, мать вашу!
Ему и в голову не приходило, что его могут убить, попросту пристрелить. Действительно, по склону с диким топотом мчался человек с перекошенной, орущей физиономией, размахивая огромным станковым рюкзаком. Уже поворачивались в его сторону стволы, и счастье Миши, что никому и в голову не могло прийти связать его появление с застреленным страшным чудовищем. И неизвестно, как бы еще повернулось дело, если бы не раздался вдруг удивленный и радостный в то же время вопль:
– Да это же Мишка!
Но Мишка повел себя странно. Не кинулся обнять товарищей и сослуживцев, не зачастил с рассказом о себе, даже не принял участия в боевых действиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132