Сколько летаю, в канистре этой рис вожу. В ее соседке – ячную крупу. Люблю я ячную кашу; говорят, она полезная от печени, потому ее вожу. А в полевухе у меня что? А в полевухе у меня консервы. Ты какие любишь, Гриша? А я вот рыбные любить стал, под старость. Тут у меня пять сортов. И растительного масла пол-литра. Тебе бы животного, Гриша, это мне лучше подсолнечного… Да понимаешь, не взял я его, не знал, что с тобой полечу. А вот тут… – и Алексеевич, наслаждаясь обалдением Гриши, откинул спинку сиденья, вытащил оттуда кожаный чехол и патронташ. – Дробовик тут, шешнадцатый калибр. Никакая зверюга не страшна. Ну что, Гриша, переживем?
– Ну ты и подготовился… Тебе ж зимовка не страшна, Лексеич!
– Зимовка – это сильно сказано. Но даже без дичи мы с тобой неделю просидим, а никаких НЗ не надо.
– Так и не тронем?!
– Непременно тронем, Гриша. Все слопаем, потому как про мои запасы я как-то объяснять не собираюсь. И вкусный он, НЗ, – шоколад, и консервы хорошие.
– А хлеба мало…
– Мука есть, Гришенька, переживем… Печь хлеб умеешь?
– Не-а…
– А надо бы уметь, родимый… Я в полярке уже двадцать лет, спишут скоро. Всему я, Гриша, научился. Как поголодал разок попервости, как от медведей побегал, так запомнил…
– Где ж все это было то, Алексеич?!
– В разных местах… Вот придет вечер, разведем мы с тобой костер, хлебнем кое-чего, есть у меня немного, и расскажу. Ты, я вижу, парень понимающий, учись… А то вот сели тоже, по аварии, и ничего! Медведи здоровенные, Камчатка, их пистолетом не отгонишь. Еды на сутки, по уставу, люди – триста километров, а рация, когда садились, вдребезги. На таких делах и учишься…
– А этому начальнику тогда… зачем ты жалился?
– Эх, Гриша, рано я тебя хвалил! Ну вот не стал бы я канючить… Сразу бы он подумал, а чего это вдруг старый хрыч так спокойно на смерть остается? Значит, что-то здесь нечисто! Он же хотел, чтоб я пропал, а может, и чтоб оба мы пропали. Ну и пусть получит то, что хочет. Не на самом деле пропадать, а пыль с коленок отряхнуть нетрудно…
Помолчали. И весело вскинул голову Гриша:
– Ну что, Алексеич, пошли костерок разводить?
– Не-е… Пусть подальше уйдут, чтоб уж наверняка не вернулись.
– А что может с ними случиться?!
– А что угодно и может. Медведь из берлоги вылез. Ноги кто-то поломал. Приступ болезненный. Какая разница?! Сейчас выжидать надо, Гриша, чтобы уж наверняка. Тогда и костер будет, и рюмашечка. Нам тут неделю сидеть, пока растает да пока ремонт…
А спецгруппа уходила по снегам, и как ни тяжко было двигаться – все удалялась от самолета. Во время разговора – километра на два. К середине дня морковно-красный, огромный диск солнца встал высоко – градусов пятнадцать над горизонтом. Снег окончательно стал влажным, зернистым, со слежавшейся плотной коркой сверху. А группа была от самолета уже километрах в пятнадцати.
И ничего живого не было вокруг, все, что могло, попряталось от снега. Наверное, и было самое тяжелое в пути – это отсутствие жизни. Невольно становилось жутко в том мертвом полулесу, в видном на километры вокруг мертвом пространстве без движения.
В первый день шли свежими, прямо с отдыха, и за дневной марш-бросок сделали больше тридцати километров. Красножопов превосходно знал, что завтра так они идти не смогут.
Может быть, сможет Костя Коровин. Наверняка – Андрей Крагов. Крагов вообще молодец, весь день задавал темп, показывал этим ребяткам, как надо ходить без лыж по снегу, что такое спортивная форма. И вообще гонял, не давал валять дурака, побуждал работать над собой. Все правильно, не должен застаиваться народ, не должен считать, что все уже сделано. Над собой должны люди работать! Постоянно над собой работать!
Заводя с людьми разговоры, Крагов показывал, какие возможности таятся в самообразовании, какие они все еще глупые, значит, не давал молодым облениться, зарасти самодовольством и в этом был глубоко прав.
Фому Косорылова уличил в том, что тот не читал книги «Далеко от Москвы», даром у него мать учительница литературы!
Игоря Дементьева – в том, что тот не знает, что евражки – это такое название сусликов. А когда куда-то летишь, об этом месте надо узнать побольше…
Гарик Иванов понятия не имел о рок-группе «Маринованные уши»… А в каком же мире он живет?! Имеет ли вообще право работать на почтенную контору такой невежественный тип?!
Вадик Валуевский слыхом не слыхал про указ о репрессированных национальностях и был тоже уличен и высмеян.
Антон Козлов и Вася Дряхин мало того, что были интеллектуально плохо развиты и довольно некрепки умом, к тому же и физически не дотягивали.
– Что, подмогнуть? – спрашивал Крагов, обгоняя жадно хватающего холодный воздух, нетвердо стоящего на ногах мужичонку, и при том делал такое лицо, что принимать помощи никто не стал бы.
– Смотри-ка, твердый попался! – комментировал Крагов, когда Костя Коровин никак не мог разрубить звеневшего под топором комля. Под градом советов и костер не разжегся у Кости.
– А давай-ка я! А то обожжешься еще, – полез было Крагов к поленьям. Костя оттолкнул его так, что Крагов едва не упал.
Красножопов утихомирил возможную драку задолго до ее начала, но Костя при этом тяжело дышал, скрипя зубами, а Крагов только улыбался преехидно, кривил губы от презрения. И Красножопов убеждался: Крагов – это да! Крагов – человек своего круга!
Измученные люди заканчивали переход, наступало время чая, горячей еды и вроде вели себя неплохо… Но Красножопов знал прекрасно – все это еще никакие не великие дела! Это все так, подготовка…
Строго говоря, его поколение уже опоздало вершить истинно великие дела, не говоря про этих сопляков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132