– Мы здесь!
«Здесь» было выше того места, где были трупы мамонтов, километрах примерно в восьми. Вспугнули медведя, впервые за все время пути. Зверь с перепугу переметнулся через реку, ломанулся через чащу с диким треском.
А еще через три километра они услышали звуки стрельбы. Там, впереди, шла вялая перестрелка. Бу-буххх! – глухо лупил карабин. Ба-бах! – звонко било гладкоствольное ружье, выбрасывая сноп картечи. Бум! Бум-Бум! – вставляла свой голос винтовка.
Повеселели. Теперь все становилось много проще и понятнее. Надо было дойти и вступить в бой, поддерживая своих. А если обе стороны чужие, подождать чьей-то победы и уничтожить победителя. Да, все повеселели. Конец изнурительного пути, конец неопределенности.
Если представить себе стаю обладающих рассудком хищных зверей, они вели бы себя точно так же, подкрадываясь к желанной добыче. Все осторожнее, все внимательнее двигались люди, приближаясь туда, где какие-то люди пытались уничтожить друг друга, еще не зная о своей судьбе.
Долина Исвиркета расширилась, и наконец-то стало что-то видно. Деревянная изба жуткого вида на левом берегу реки. Несколько оврагов – на правом. Из оврагов палят по избе. Оттуда палят по оврагам.
– Косорылов! Дементьев! Вам задание – взять языка!
Начальник, несомненно, прав, языка взять ну самое время. Но почему так сжимается сердце?! Неужели потому, что в первый раз? Там, в километре, все продолжался чужой бой, вялая, непонятно зачем нужная перестрелка. С другой стороны и понятно, что наступать по открытой местности не хотели ни те, ни другие.
Сдавать документы Игорю с Фомой не пришлось: все давно у Красножопова, а смертных медальонов спецназовцам не полагается. Если что, так и сгинут безвестными, во славу Отечества, надо полагать.
А сгинет сам Красножопов, не вернется никто из группы, и тем паче никто ничего… Даже те, кто наклонится над трупами побежденных, никогда не узнают имен валяющихся на земле. В тундре прибавится пищи для песцов и леммингов. А когда-нибудь, возможно, кто-то отыщет вылизанный пургой белый улыбающийся череп. Чей? А мало ли валяется по тундре!
У подростков не всегда появляются такие мысли. Не стискивает сердце тоской, пока то ли в голове, то ли в жопе колобродит романтика уголовщины, культа силы, спецназа. В России эта дурная романтика будоражит миллионы идиотиков – в том числе и внешне взрослых, с бородами, лысинами и усами. Но если пришли они в голову хоть раз, эти невеселые мысли, если защемило сердце от бессмысленности этих смертей, значит, умнеем, взрослеем… Примерно так, как сегодня Миша.
Двое скользнули в пространство между залегшим отрядом и боем, растворились между лиственниц, в кустах тальника.
Остальные лежали, молчали, все решали двое из восьми. Прошли две геологические эпохи, а по часам – порядка получаса, и возникло шевеление в лишайнике. Фома с Игорем тащили что-то длинное, замотанное в чехол от спальника, только ноги в сапогах торчали. Они и чехол были в отваливающихся на глазах ломтях, в подсыхающих разводах грязи.
– Ну-ну, давай, давай, давай…
Лежавший, спеленутый в спальнике, еще дышал, хотя уже довольно слабо. Хоть убейте, а где-то Миша уже видел это бледное, окаймленное черной бородкой лицо с застывшим выражением скуки и смертной обиды на жизнь.
Кляп вынули, из кожаного ведра плеснули водой с осколками льда, и лежащий шумно задышал. С четверть минуты человек рассматривал склонившихся и наконец несмело произнес:
– А где Михалыч?
Красножопов знал, как надо допрашивать языка, он уже почти раскрыл рот, чтобы рявкнуть полагающееся, но вопрос его как-то смутил, и он переиграл начало.
– А он что, должен быть здесь, твой Михалыч?
– А он не должен?
– У вас главный кто?
– А вы кто?
– Отвечать! – сел Красножопов на любимого конька. – Где Акулов?
– А вы знаете Акулова?
– Отвечать! Где Акулов, я тебя спрашиваю?!
– Ушел…
– Куда ушел?!
– Не знаю…
– Фамилия!
– Его? Акулов…
– Нет, твоя!
– Ленькин я…
– Документы!
Ленькин сунул руку в нагрудный карман. Там было, конечно же, пусто. Коровин протянул шефу давно заначенные документы.
– Ага! Значит, и правда Ленькин?! Виктор Иммануилович, значит?! Ну и как вы думаете, Виктор Иммануилович, что будет, если мы вас сейчас будем судить? А?! По законам военного времени?
Ленькин долго моргал длинными девичьими ресницами, беззвучно открывал и закрывал припухший после кляпа рот. И задал естественный вопрос:
– А за что?
– А ты не знаешь, за что?! Нет, вы посмотрите! – Святослав Дружинович даже хлопнул себя по бедрам от полноты чувств. – Он не знает! Значит так, даю последний шанс! Последний шанс, ты понял?!
На что Ленькин, так же моргая и охая, тоже резонно заметил:
– Так и первого шанса ведь не было…
От злости Красножопов чуть не засадил ему пинка под ребра, тем более, что на физиономиях спецназовцев расцветали откровенные улыбки. Но сдержался в пользу худшего. Склонясь над Ленькиным, Красножопов склонял голову к одному плечу… к другому… сопел и сверлил своим взглядом Витины глаза, пока не почувствовал: хватит! И тогда сказал с расстановкой, веско и определенно:
– И не будет. Ни первого, ни последнего. Рассказывай.
С четверть минуты стояла тишина, потом губы Ленькина дрогнули:
– Что рассказывать?!
– Все!
– Ну давайте, я с конца…
– Нет, с начала!
– Ну тогда так. – Ленькину неудобно было говорить, лежа на мокром чехле, продолжавшем впитывать влагу с ягеля. Он стал озираться, потом сел. – Прилетели мы сюда… сколько же дней назад? Мы сразу вышли на кочевье.
– Случайно?
– Нет, мы его с прошлого года знаем.
– Что здесь делали в прошлом году?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132