Но, конечно же, Павел этого никак не мог узнать.
Примерно в двадцать часов вечера, когда вроде стало чуть сумрачнее, Павел перешел Исвиркет. Николай описал очень точно – в этом месте река уходила под завал из глыб, разбивалась на множество ручейков. Павел без труда шагал с глыбы на глыбу. Наверное, здесь когда-то в реку обрушился склон и вода пробила себе путь, обтекая эти камни. Плохо было только одно – шум от воды стоял такой, что к переходящему реку можно было подойти чуть не вплотную. Павел перебросил карабин на грудь и снял его с предохранителя. Что-то у него разгулялись нервы, и скоро он убедился, что дело действительно в нервах. Потому что стоило уйти подальше от шума, как исчезло напряжение, не стало больше ощущения взгляда в затылок, чувства, что за тобой наблюдает кто-то, притаившийся за выворотнем, камнем…
Николай объяснял, что пока снег – неопасны ни медведи, ни волки. Почему, он объяснить уже не мог. Сам он это знал совершенно точно, но объяснить, откуда это знание, было выше его скромных сил. А Павел верил в опыт Николая.
Примерно в одиннадцать часов вечера (стало еще сумрачнее, но очень, очень ненамного) Павел увидел сопку с двойной вершиной. Часа три Павел добирался до сопки, все время поднимаясь вверх и вверх, и невыносимо устал. Можно было бы пойти и дальше, но тут было очень удобное место… Узкий, очень узкий лаз, расщелина в скале с удобным, плотным снежным дном. В этой узости было место для спального мешка и рюкзака, но залезть туда никто более крупный, больше Павла, не смог бы.
Утром Павел потратил часа полтора на то, чтобы сварить чай и приготовить завтрак – пресловутые рожки с тушенкой. Есть хотелось безумно, он даже немного недоспал, потому что не ужинал и рано проснулся от голода. И еще три часа Павел бежал на лыжах, все дальше от зимовья. За эти три часа он до конца перевалил через сопку с двумя вершинами и шел уже в долине Кемалы, спускаясь все ниже и ниже.
Снег становился все плотнее и все больше сочился водой. И к тому же он стал более низким. Из снега порой торчали камни, ветки, мешали Павлу Бродову идти. Он пытался было снять лыжи… Но снег плохо держал человека, он стал проваливаться на несколько сантиметров при каждом шаге. И ему пришлось идти на лыжах еще два часа, пока снег вдруг неожиданно не кончился. То есть не было, конечно, четкой границы – до нее есть снег, после нее снега нет. Но снега стало так мало и был он такой низкий, плотный, что уже совсем и не мешал. А на небе покров туч почти полностью разошелся, проглянуло синее небо.
Павел снял лыжи и сунул их к себе в рюкзак, пусть потертые, с царапинами, вдруг все же еще пригодятся? И дальше он просто ступал по твердой земле, безо всяких лыж.
А потом Павел вдруг услышал глухое «ко-о» – и среди стволиков осин появилось первое живое существо за сутки волчьего пути: белая, как сам снег, куропатка с мохнатыми широкими лапами. Вид у куропатки был идиотический и почему-то страшно недовольный. «Ко-о…», – говорила куропатка, склоняя голову к плечу, и перебегала на несколько шагов словно бы приставным шагом. Павел не стал охотиться на нее, но сердце стукнуло: он уже шел по земле, где была живность, была жизнь. Он вышел из безжизненной пустыни, где был только белый цвет, и на земле и на небе, и разве только камни – черные, а стволы лиственниц черные с бурым.
Кто-то маленький перебежал дорогу в нескольких десятках метров. По размерам, наверное, песец, но Павел не успел точно заметить. Вспорхнула стайка пестрых птиц с суетливым, нервным рисунком полета. Наверное, кулики.
В середине дня Павел нарезал хлеба, вскрыл банку тушенки, сходил к реке за водой. Садиться возле самой речки не хотелось. Кемала была потише Исвиркета, но таянье снегов еще далеко не окончилось. Речка тоже текла среди камней, шумела и булькала. К сидевшему на берегу можно было подойти вплотную, он бы ничего и не услышал. Павел предпочел сесть подальше, где рев реки становился звуковым фоном, далеким бормотанием и уже не мешал слышать.
Пока он бегал с чайником к воде, кто-то уже пытался распорядиться его перекусом. От еды метнулись в кусты какие-то совсем мелкие зверушки, кажется, крупные мыши… Или крысы? Он не рассмотрел.
А вот то было много хуже, что, едва отобедав, Павел уловил какой-то не особенно приятный запах: то ли несусветной кислятины, то ли падали. Запах становился все плотнее, и если ветерок с низовьев реки, накатывало уже сильно. Запах уже откровенно был запахом падали, и получалось, что Павел идет как раз туда, где лежит и гниет какой-то немаленький труп. А труп должен привлекать животных. Павел проверил карабин. Возникло даже желание выстрелить в воздух, предупредить того, кто вполне может прийти к падали, а теперь захочет поохотиться на него.
Но никого опасного Павел так и не встретил. И никакой живности. Странно, но чем ближе к падали, тем меньше всякой живности встречалось. Вплоть до того, что как будто и в небе стало меньше птиц. Павел шел по пустеющей земле, почти как в первый день, только по дернине и по мху, а не по снегу. Он, конечно же, слыхал о разного рода дурных местах, где выходят из-под земли углекислый газ или какая-то иная пакость, а то и вообще никто не в состоянии объяснить, почему место стало дурным. Такое место он видел своими глазами несколько лет назад – проплешина черной земли, даже без травы и кочек. Черный круг диаметром метров пятьдесят, и только. Собаки ворчали, не хотели приближаться к кругу, ходили оскаленные, со вставшей дыбом на загривках шерстью. И в пределах этого круга – несколько мертвых животных: лиса, домашняя корова, вроде бы олень (уже трудно было рассмотреть).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132