И тут шарахнул выстрел – совсем недалеко, метрах в двухстах.
Высыпали на улицу, Андрей пальнул ответно, пошли навстречу по своим следам. Только Афоня пробормотал «ну вот…» и пошел спать. Михалыч ухитрялся улыбаться, хотя похоже это было на то, что человека посадили на раскаленную плиту, а он и улыбается – исключительно назло врагам. У Игоря лицо было черное. Не в смысле обмороженное – на легком морозе, без ветра, не обморозился никто. А черное от усталости. Женя тоже едва держался на ногах.
Повторилась сцена с сидящими на лавках, засыпающими, не донеся чай до рта ребятами. Михалыч каркающим голосом велел всем ложиться спать.
– Не советую есть, даже чай, если горячий, нельзя много… Может быть обморок. А завтра будет ломота. Сильная боль во всем теле, вот увидите…
В зимовье было тепло и сухо. Там, за дверью, все шептало, шелестело. Иногда сильно шелестело по крыше: накапливался снег, под собственной тяжестью съезжал. В зимовье было почти темно. Слабый-слабый свет падал из окна, еле-еле – от открытой печки.
– Жень… Привали дверь… – донесся сонный голос Михалыча из недр спального мешка.
Шеф помнил о безопасности, но сил у него уже не было. И сунуть в скобы брус он попросил того, кто еще держался на ногах.
Проспали почти десять часов, не сговариваясь, не планируя. Михалыч оказался прав – у всех страшно ломило все тело, и двадцать девятого мая отряд вставал очень тяжело.
Сергей пытался выйти из зимовья. Что-то не пускало дверь. Парень навалился посильнее… дверь подалась – хорошо, если на десять сантиметров. В щель хлынул свежий, чистый воздух, до этого Сергей не чувствовал, какой спертый воздух в зимовье, там, где спали вповалку целых семь здоровых мужиков. В щель хлынул ясный, чистый свет и всыпалось немного снега. Всю ночь шел снег, засыпая избушку, да и вчера снегу было уже по колено, только что от двери отгребли. Сергей навалился во всю свою немалую силу, щель увеличилась, но ненамного. Снег продолжался всю ночь, и сегодня, чтобы открыть дверь, надо было отгрести ее снаружи, что поделаешь!
– Что, Сережа, очень надо? Может, тебе пока пописать в уголок?
– Зачем в уголок? Вот тебе окошко, оно же бойница, струей можно попасть!
– Серый, тебе по большому? Тогда, конечно, открывай! – резвился народ непосредственно из спальников, причем одни резвились, а другие, закусивши губы, охали.
– Нет, а правда, мы что, так и будем тут сидеть?!
– Может, и не будем… Если навалимся хорошо.
– Народ, а там же снаружи у нас эвенки!
– Точно! Их и позвать!
– Коля! Афанасий!
Сергею на подмогу пришел Бродов, потом и Алеша Теплов. Втроем они рявкнули так, что снег живее пополз с крыши. Но эвенки не поднимались. Из дверной щели была превосходно видна опушенная снегом крыша палатки. Эвенки спали метрах в четырех от двери.
– Может быть, все разом?! А?! Как заорем! Все семеро?!
– Ребята, да кончайте вы балдеть, – раздался тихий голос Игоря Андронова и мгновенно устыдил разбушевавшихся. – Ваши вопли все равно на девяносто процентов не выйдут из избушки. У вас, балбесов, что в школе по физике было?
– У меня «пятерка», – из спальника похвастался Лисицын.
– Ты потому и не орешь?
– А может быть, еще и потому…
– А все-таки, будем мы двери открывать? – проявлял Алеша здоровую озабоченность.
– Ну, елки… Давайте дружно…
– Подождите, мужики! Тогда уж все.
Все, кроме Михалыча и Андронова, сгрудились у двери, приплясывая на ледяном полу. Навалились.
– Давай-давай, мужики! Ыть!!!
– А!
– Что такое?!
– Ногу!
– Что с ногой?!
– Ногу отдавили!
– Ну, разом, на выдохе! Ы-ыыыттть!!!
По шуму, по веселому ору было видно, что народ поспал, сколько хотел, доволен и счастлив и жаждет великих дел. Дверь отодвинулась еще немного, и тощий Серега даже просочился наружу и теперь приплясывал на снегу: в пылу великих дел как-то позабыл обуться…
– Лопату! Где лопата?
– Да нет здесь никакой лопаты!
– А у шефа? Складная такая?
– А она где?
– В рюкзаке, – подал голос, наконец, Михалыч. – А еще лучше – доску дайте. И заодно сапоги…
– А сапоги зачем?!
– А чтоб обулся.
Производя невероятно много шума, посиневшему Сереге передали кусок доски, складную, почти детскую лопатку, два сапога от разных пар, полушубок (одеться он тоже забыл, и, может, это даже к лучшему, потому что в полушубке он бы в щелку просто не пролез).
– Ну, елки…
Рыхлый снег разлетался фонтаном. Через несколько минут дверь под крики «ура!» сумели окончательно открыть.
– Ну, навоевались?! Давай мыться! Михалыч, вы сегодня за дежурного?!
– Сегодня я готовлю завтрак, Игорь поможет.
– Ура! Вот теперь я вижу, что такое застоявшийся народ…
– Не застоявшийся, а отдохнувший! А вообще, надо думать, что делать…
– Это, Андрюша, смотря что будет на улице, если снег, то сидим здесь, хочешь не хочешь.
– Не, Михалыч, надо нам теперь на них напасть, на тех, кто наш лагерь захватил!
– Алеша, ты себе это как представляешь?
– А это… Ой, давайте помогу!
– Давай, Алешенька, наполни это ведро снегом…
– Вы кашу варить будете?
– А есть альтернатива, Павел?
– Ну… К примеру, вареные рожки.
– Та-ак… Народ, кто за рожки? Нет, ну нельзя ж с такими лицами! А кто за гречку с тушенкой? Единогласно!
Шумно, весело валил народ на речку, кое-кто умывался и снегом. Снег на глазах терял прежнюю рассыпчатость и легкость, насыщался водой и темнел. В ладонях этот снег легко превращался в чудно пахнущую талую воду, начинал протекать между пальцами.
Так же шумно, весело усаживались за еду. Лисицын с Алешей и с Женей расстелили на полу брезент, полушубки, стали резать хлеб для завтрака. Аккуратный Игорь определил подле избушки место, в котором опорожнение кишечника не будет рассматриваться, как преступление перед общественностью, так он выразился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132