Нашелся и кляп, потому что на растяжках палатки кто-то (скорее всего, тот же Ленька) развесил просохнуть носки.
– Будешь орать – первая пуля тебе, – уронил Миша вполголоса. Мог принять угрозу, исходящую от парня с чистым, добрым лицом, всерьез только Ленька Бренис, боявшийся даже мышей.
А Миша уже выкатился из палатки, уже прилаживал карабин поверх полушубка, уже затягивал рюкзак, проглотивший еще и спальный мешок. Проверил, что это у Леньки было в мешке? И очень обрадовался, потому что была это рация, и тут же – ракетница с патронами в брезентовой сумке.
И торопился, очень торопился Миша, считая, что и так потратил слишком много времени. Даже сразу не переложил ракетницу в рюкзак, а какое-то время так и тащил в руке. Миша уходил по глубокому снегу, тепло одетый, с рюкзаком, набитым пищей, и со спальником.
Местность поднималась. Километра через два Миша оглянулся и убедился, что лагеря почти не видно, он терялся, еле угадывался за стволами лиственниц. Между ними вихляла цепочка Мишиных следов. Уже хотелось скинуть рюкзак, упасть лицом на снег, хватать ртом эту жгучую взвесь. Пришлось снять полушубок, от свитера пар валил. Снег намокал, оседал, становился плотнее, и идти становилось совсем плохо. Тут Миша вынул рацию из брезента, осмотрел и аккуратно уложил на снег, в нескольких шагах от протоптанного им пути. Это место ничем не отличалось от других – везде была одинаковая снежная целина. Но Мише казалось, что он кладет рацию в стороне от направления, в котором хотел идти дальше, вроде бы в стороне от тропинки. Потом Миша несколько раз шарахнул прибор прикладом карабина. С хрустом лопнул корпус, полетели в стороны какие-то мелкие пружинки, винтики и болтики, резиновые прокладки, эбонитовые наконечники. Хрустело стекло, звонко лопались лампочки. Миша постарался разбросать остатки рации как можно дальше друг от друга, чтобы уже никто не нашел и не собрал.
Постоял, переводя дыхание, собрался, засунул ракетницу с патронами поглубже и двинулся дальше. Впереди лежали сотни верст пути. Такие же лиственницы, камни, такие же подъемы и спуски. И первые версты – такой же снег по колено, такая же смертная истома от ходьбы. У Миши был шанс их пройти, если не будет второго снегопада. Если не ушибет, не сломает, не натрет до мозолей ногу. Если не встретится на пути очень голодный медведь. Если не выкатится солнце и он не ослепнет от сияния снегов. Если не грянут морозы под тридцать. Не перечислить всех этих «если».

Глава 9
Побочный сын комсомола
Зима и весна 1998 года

Ваня Простатитов гордился своим успехом – как-никак, в сорок с небольшим лет он сделался губернатором огромной Карской области, со всеми ее реками, лесами, сказочными рудными богатствами. Бывшие товарищи по советской брежневюгенд торговали окорочками, тихо спивались на третьих ролях в фирмах, которые не они основали, становились политическими шестерками. А он, Ваня Простатитов, невероятно возвысился над всей этой серой публикой и достиг по-настоящему многого.
Так человек может быть подхвачен цунами и взлететь на высоту тридцать метров, с невероятной скоростью пронестись в глубь заливаемой суши… И лететь ему, и лететь, и, может быть, по слепоте своей даже гордиться собой, что вот, возвысился он над остальными, мчит его несказанная силища, ломающая бетонные причалы, скручивающая фонарные столбы. Мчит со скоростью поезда, расчищая путь для его триумфального шествия! Так и будет он, глупый, гордиться, пока не спадет несущая его волна, не шарахнет обо что-нибудь, не потащит обратно в океан уже бесчувственное тело.
Это ведь только сильный человек добивается успеха так, как это нужно ему, на своих условиях, и подчиняет себе жизнь. Слабый человек не владеет успехом, это успех владеет слабаком.
Трагедия Вани Простатитова была даже слишком типична, и состояла она в таком распространенном грехе, как полное отсутствие характера. Вроде бы он хотел быть губернатором и стал! Но, во-первых, не столько он стал, сколько его сделали. Сделали люди, к которым он был почтителен и считал своим начальством и до губернаторства, и после. А во-вторых, чем дальше, тем меньше понимал Ваня Простатитов, на кой черт ему надо быть губернатором.
В молодости работать по четырнадцать-пятнадцать часов в сутки было как бы даже признаком полноценности. Симптомом избранничества. Чертой принадлежности к знати. Простолюдины набивались в автобусы, отстаивали свое в очередях и разбегались по своим стойлам-домам. А Простатитов принадлежал к тем, окно в кабинете которых горит и вечером, в назидание серому люду. Но за сорок, за сорок стал уставать Простатитов. Уставать даже чисто физически. Слишком часто он уже и просыпался с ощущением усталости, могучее, зрелое, но утратившее выносливость тело не успевало отдохнуть.
Еще больше Ваня устал, потому что совсем перестал успевать… Раньше все-таки он успевал и прочитать новый детектив, и попасть на выставку, и поговорить о постмодернизме, и пообщаться с женой, и поиграть с сыном.
А теперь он ничего не успевал. Шестой год Ваня Простатитов не успевал ничего читать, кроме циркуляров и докладных. Ему рассказывали, что открылась интересная выставка. «А-ааа…», – тянул Ваня, заранее зная, если он и будет на выставке, то на пятнадцать минут, произносить речь на открытии. И тот же шестой год Ваня жил практически без семьи. Это у американских губернаторов жена – чуть ли не первый помощник. Такое может быть и в России – но не в политических кругах, не у крутых предпринимателей, культура которых густо замешана на традициях блатного мира.
Семейная идиллия не принята в среде новых русских.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132