А вот Паша Бродов… В его-то ведомстве думать как-то не отучали, и этот-то не раз останавливал на Михалыче задумчивый, ищущий какой-то взгляд. То ли пытался понять, какие сюрпризы может таить поиск того, не знаю чего, если идти туда, не знаю куда. То ли хотел оценить, что может скрывать сам Михалыч, откровенен ли. Однозначного мнения не складывалось, и если этот вечер Павел Бродов провел хорошо, но достаточно обычно и приятно, то вот следующее утро…
– Евгений Михалыч, мне бы с вами поговорить…
– Заходи, парень, в чем вопрос? Я вроде бы пока свободен.
– Евгений Михалыч, нам бы с глазу на глаз…
– Гм…
От этого у Бортко мгновенно взлетели вверх брови, вернее, куцые подобия бровей – уж что было, то и взлетело. Но говорили – наедине.
Павел говорил минуты три. И замолчал, совершенно не представляя себе, чего следует теперь ожидать.
Сложный, неоднозначный человек был Евгений Бортко. Не всегда было ясно, почему решает так, а не совершенно иначе. Похоже, что чего-чего могло быть в дефиците у Бортко, так это никак не информации.
Все, что рассказывал Бродов, проваливалось в мозг, отягощенный множеством подробностей, на девяносто процентов Павлу совершенно неизвестных, соединялось там с ними в неизвестных комбинациях и с неизвестными последствиями, занимая в этой системе (или помойке?) опять же место совершенно неизвестное.
С полминуты Бортко помалкивал. Опустив голову, постукивал карандашом по столу. Павел тоже молчал; тихо, прилично вздыхал. Слышно было, как жужжит муха между стеклами.
– Твой Михалыч вроде в нашу орбиту не попадал? – вдруг поднял голову Бортко.
– Что вы, он совсем другим занимается. Но вот сама эта поездка…
– Ты считаешь, сынок, твой учитель во что-то все же влип?
Бортко спросил очень участливо, но кто же поверит в участливость Бортко? Другое дело, что представить Михалыча, глотающего бриллианты перед таможенным досмотром, продающего героин или рубящего топором богатого соседа, было еще более невероятно, чем сочувствующего Бортко.
Михалыч был похож на Бортко тем, что его сознание было перенасыщено самыми разнообразными и порой самыми невероятными сведениями. Михалыч и сам мог знать не очень твердо, действительно ли садилась летающая тарелка под Пижманом или пьяные летчики чего-то малость перепутали. И правда ли, что дама-археолог из Перу родила от найденной в раскопе мумии или там тоже возникло некое искажение информации. Но к делам уголовным, к ущемлению прав и к преступлениям против личности все это не имело отношения. И не мог Бортко этого не знать, не мог. Ох, провоцировал Бортко!
– Он ни во что не влип, это точно, просто не тот человек. Но заказ ему дали странный, и непонятно зачем.
– И что ждет в квадрате, тоже непонятно, – охотно подхватил Бортко. – Тем паче, последние годы во всей Карской области вообще творится черт знает что. Эта Северная заимка, будь она неладна, какие-то американцы, какие-то японцы. Заброшенные избушки, скелеты, местные фермеры до конца оборзели, людей среди бела дня ловят.
Опять помолчали, и каждый знал, о чем они молчат.
– Ясное дело, сынок, – произнес первым Бортко. – Ты давай входи в группу Михалыча, поезжай с ним, погляди, что и как. Неделя – невеликий срок, переживем мы без тебя, перетопаем. А японца мы, не изволь сомневаться, того… Под контроль мы его, значит!
Павел поежился, немного представляя, что такое этот самый контроль.
– Значит, выдаете мандат?
– Выдаю. Давай, расследуй все, что сможешь.
И тогда, спускаясь по лестнице с рукой, занемевшей от рукопожатия Бортко, и еще долго после этого Павел не был в силах понять, что знает Бортко, что он предполагает, а что хочет узнать через Павла.
Но если проведенный Михалычем вечер и проведенное Павлом Бродовым утро и были чем-то необычны, то гораздо больше оснований считать необычным вечер, проведенный Ямиками Тоекудой.
Войдя в номер, господин Тоекуда сразу осмотрел свой чемодан, хмыкнул и некоторое время стоял в странной позе. Заложив руки за спину, господин Тоекуда ухватился каждой рукой за локоть другой руки, выгнулся и стал покачиваться на пятках. Неудобная поза для европейца, но полезная для мышц ног, для мышц спины, а кроме того, господину Тоекуде в такой позе хорошо думалось.
Постояв минуту или две, Ямиками-сан извлек из недр пиджака блеснувшую металлом плоскую коробочку чуть покрупнее пачки сигарет и что-то начал с нею делать. Раздалось тихое гудение, замигала зеленая лампочка. Сопя от напряжения, господин Тоекуда наклонился, стал вести рукой над местом выхода телефонного провода из стены. Гудение вроде усилилось. Аккуратно, с неимоверным тщанием, Ямиками провел коробочкой над проводом и, высунув от старательности язык, исследовал сам аппарат. Действовал он с неторопливостью людей, строивших террасные поля на скалах, десятилетия подряд удобрявшие их водорослями и собранными в окрестностях листьями и ветками.
Над аппаратом гул усилился, замигала красная лампочка, послышалось ритмичное попискивание. Ямиками засопел, стал описывать коробочкой круги. Та пищала и мигала. И тогда господин Тоекуда положил коробочку на стол (коробочка мгновенно замолчала) и вытащил из внутреннего кармана два еще более неожиданных предмета – какую-то подозрительную отвертку и что-то, больше всего похожее на длиннющий изогнутый ланцет. Мгновение – и телефонный аппарат уже лишился верхней крышки. Ямиками Тоекуда удовлетворенно хмыкнул, обнаружив черную отсвечивающую коробочку, которой быть здесь вовсе и не полагалось.
Опять Ямиками стоял выгнув спину и уцепившись за локти. А потом собрал аппарат, спрятал все инструменты в карманы и быстрой походкой вышел из номера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132