Там, где стоит их эстансия. Тут красиво и удобно жить, но тут везде только равнина. А кондоры водятся, где горы. Кордильеры – это где-то тысяча, полторы тысячи километров на запад. Но ведь она может и проехать эти километры! Здесь везде отличные дороги и прекрасные, дешевые машины. Через неделю, две, когда все немного устроится… Взять машину, и через два дня она будет уже в Кордильерах. А здесь, наверное, есть и туристские маршруты? И которые с комфортом, и для любителей палаток и костров? Надо будет узнать, потому что надо же освоить эту чужую, незнакомую страну, раз уж в ней жить.
Она теперь все может. И изучать небо, и ездить. Не надо ни преподавать, ни играть светскую даму, а готовить и убирать будет прислуга. Валерка живет своей жизнью. Даже Валерка! А Мария давно сама по себе. Вроде собирается замуж… За кого? Она толком и не сказала. Надо будет позвонить…
И не может она ничего. Не может вернуть ту девчонку с длиннющими косами, бегущую по берегу Байкала. Вставало солнце где-то там, за горами, за долами, где за хребтами – Япония. Разливался рассвет по байкальской удивительной воде, розовел, золотились облака. Все было впереди – и день, и жизнь. И казалось: розовым и золотым будет то, что начинается с рассветом.
Да ведь и было это! Было! Было! Вон сколько было всего… И дел, и приключений, и романов. Почему же вспоминается так остро, как шла с отцом вдоль воды вечером, как он показал ей на небо? Потому ли, что вспоминается вся жизнь под старость? И душным ужасом окатило Галину Тимофеевну от этого простого слова «старость».
Нет-нет, старость еще далеко! Еще несколько лет… О Господи, несколько лет…
А может, вспоминается потому, что главного-то в жизни так и не было. Давай, звезда моя, не будем врать самой себе. Много что с тобой случилось в жизни. Много чего еще будет. Но ведь не было того, что для тебя главное. Для тебя, как для любой нормальной бабы.
Никто не любил так, как отец. Любили парни, потом любили мужчины… И как любили!.. С ума сходили, землю целовали, все сокровища Земли сулили! Куда там строгому, разумному отцу. Но любили, чтобы им самим было хорошо, получается, свое же удовольствие. Любили то, что доставляет радость, приятно возбуждает и волнует. Но не любил никто за то просто, что вот есть она такая на свете. А отец любил именно так.
И не было того, кем ей гордиться. На кого смотреть бы снизу вверх. Кого обожать, чувствуя себя слабой и маленькой. Она же видела, какими глазами смотрели иногда из зала женщины на выступавшего мужа. На такого жалкого порой! А ей часто было завидно, потому что у них это было – смотреть на него такими глазами, а у нее, что тут поделать, – не было.
Тот первый мальчик? Как его хоть звали, того мальчика? Ну вот, забыла… И, скорее всего, навсегда. Ах, право, жаль! Этого мальчика она потеряла, и потеряла по дурости. Была и его дурость, и ее. Девки вообще страшные дуры, задирают пятачок, вот как она. А ведь на этого мальчика она могла бы так смотреть из зала.
А на Ваню Простатитова – не могла. Хоть Ваня и стал губернатором, а тот мальчик образовался, кажется, только в простого доцента. Или максимум – в профессора, и где-то там, далеко, на Байкале.
Но на того мальчика, а как же его звали, черт возьми! – на того мальчика она могла бы так смотреть, а вот на Ваню – не могла. И никто не мог бы, если хорошо бы его знал.
И получается, что жизнь в юности поднесла к ее лицу что-то вкусное, дала понюхать, облизать, почувствовать вкус – и обделила этим навсегда. В точности, как в случае со звездами.
Галина Тимофеевна вздохнула. Может быть, Ваня «потерял нерв»? Это выражение Галина Тимофеевна вычитала у Дика Френсиса, и оно ей понравилось. Но если по чести и совести, а был ли он вообще, «нерв» у Ивана Простатитова? Ничуть он не изменился за последние годы, всегда он был такой же, как и в юности. Зависимый, мнительный, неуверенный в себе, трусливый. Последние годы Галина сдерживала себя, помятуя пословицу: «Нет несправедливее судьи, чем разлюбившая женщина». Но любила ли она его… Может, только хотела любить? Вот оклемается он, придет в себя после той девки… и что? Не будет ведь человека, за которым, как за каменной стеной. На которого вот так смотреть бы…
«Опять сопли ему вытирать?» – с раздражением подумалось Галине.
И еще подумалось, что она ведь обычная женщина. И, как всякая женщина, охотно будет вытирать сопли тому, кого любит. И просто привычному, родному, отцу детей. Но при условии, что он сильнее. Ну что она может поделать, если это – главное условие?!
«А кто мне-то самой сопли вытрет?» – невольно подумала женщина. Всегда вытирала Ване сопли она. Рассказывала ему, какой он хороший и умный, как он все сумеет сделать правильно, как все еще будет прекрасно. Рассказывала, пока он не ушел от нее. Нет, это не просто вспышка ревности! Его бабы ее не волнуют. Действительно не волнуют. Как ни странно, ревнует она только к той девочке, из-за которой Ваня сбежал в Аргентину. Ревнует потому, что Ваня впустил ее в свою жизнь… Пусть это звучит высокопарно, но впустил в свое сердце.
Ох, да пусть бы переспал, с кем ему нравится! Только бы ее любил, интересовался бы, а что у нее на душе? О чем думает? Что чувствует? А не только ее платья, ее внешность на приемах, ее умение давать, давать, давать! Кстати о платьях: вот вернется в дом, не забыть сменить рубашку. Лучше всего на ту, розовую, Ваня ее очень любит. Тем более, будет свежая. Ваня проснется под утро, у него последние месяцы появилась такая привычка. Надо быть в удобном… для него. Ох, надоело! Когда он ее держал на руках последний раз? Когда последний раз спрашивал, ну, хотя бы, не жмут ли ей туфли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132