Он чувствовал – лучше молчать.
– Уаррр-уа-ааррр…
Миша издал писклявый, короткий звук, упал на колени, когда огромное создание шлепнуло его ладонью по спине чуть ниже плеч. Но это было уже все. Стадо еще постояло вместе, поиздавало какие-то звуки – Миша не мог понять, беседуют они, отвечают друг другу или же каждый говорит без всякой связи с остальными. Но старый самец уже переместился в сторону от места, где он беседовал с Мишей, опять опустил руки в снег. Самки разошлись, как это делают грибники, чтобы не мешать друг другу. Малыш бегал вокруг матери, высоко, на собственный рост прыгал, кувыркался и, видимо, ей сильно мешал.
Великан, приведший Мишу в стадо, снова куда-то ушел, скрылся за лиственницами.
Только маленькое существо-подросток еще стояло совсем рядом, засунув палец в рот, и с интересом смотрело на Мишу. Теперь было хорошо видно, что это действительно девочка. Он показал ей язык, и девочка засмеялась, обнажая страшные клыки.
Миша сделал пару шагов в сторону, он совершенно не представлял себе, что должен теперь делать. От людей Чижикова он убежал. Но позволят ли мохнатые люди ему двигаться дальше – он совсем не был уверен. Он что, теперь будет с ними жить? Но как?
Миша начал понимать, что делают эти создания в снегу. Вот в одном месте вспыхнул чей-то писк. Великанша сунула в рот это маленькое, пищащее, хрустели чьи-то косточки, по физиономии самки расплывалось явное блаженство. Самец урчал, тоже отправляя что-то в рот. Из его железных пальцев не доносилось даже писка. Но сам-то Миша что будет здесь есть?! Перспектива мышковать, ловить леммингов вызывала у него некоторую тоску. Он, конечно, тысячу раз слышал в своей «фирме» про спецподготовку, когда люди должны за неделю пройти двести километров по незнакомой местности, в условленных местах построить пять земляных крепостей с системой траншей полного профиля (потом начальство прилетит на вертолетах, проверит) – и это все без всякого пайка, питаясь тем, что найдут в пути. Историй про поедание змей, червяков, пауков, личинок майского хруща или куколок бабочек ходила уйма. Бывалые люди сравнивали эти яства, делились опытом, вызывая у салаг смесь восторга с отвращением. Что ж, вот теперь у Миши появлялся шанс попробовать самому. Только вот беда, ни малейшего энтузиазма не испытывал он по поводу этой возможности. Желудок его болезненно сжимался, так, что пришлось глубоко подышать ртом, а в голове стремительно проносились расчеты – на сколько хватит того, что у него в рюкзаке?
Стараясь не привлекать внимания, Миша отрезал добрый ломоть хлеба, прикинул, что если три раза в день, да такой, да с консервами, то протянет он дней восемь. А может, что-то и еще отыщется…
Тучи редели, сверкало ярко-синее небо. Становилось совсем тепло, и снег стал все заметнее оседать, набух, начал таять. Под снегом потекли ручейки, местами обнажилась земля, и лемминги забегали активнее – их пробитые в снегу норы обрушивались, бедных мышек заливало, и они особенно легко попадались мохнатым страшным людям. Со всех сторон несся жалостный писк, хруст, чавканье, утробные стоны полного пищевого наслаждения.
Одна из самок вдруг стала водить себя по животу со странными звуками, что-то вроде «ньма», или «ням-ням». Она еще поймала лемминга, подержала его в черной руке и задумчиво направилась в сторону Миши. Тот, скажем честно, снова несколько струхнул. Не было ничего угрожающего в движениях самки, и все же Миша на сто рядов предпочел бы, чтобы держалось существо подальше. А самка уже протягивала ему лемминга. Придушенного, еле сучащего лапками в последних конвульсиях.
– Аааа… Уу-ууу…
– Спасибо, – только и нашелся Миша. А самка все смотрела на него с каким-то странным выражением. Может быть, вечером удастся сделать костер, а на нем поджарить части зверька? Это решило бы многие вопросы… Миша засунул дохлого лемминга в рюкзак и еще раз сказал «спасибо». Самка побрела, что-то ворча про себя.
А кстати, не попробовать ли самому тоже поймать лемминга? В кожаных рукавицах разгребать снег вполне даже получалось. Вот мышь метнулась из-под руки… Миша промедлил, и зверек успел сбежать. В другой раз он ударил ножом, и угодил довольно метко, едва не рассек зверька пополам. Третий лемминг тоже сбежал, но четвертый пал жертвой Мишиной меткости и остроты его ножа. За время, пока Миша ловил одного лемминга, самки съедали их по три или по четыре. Но Мише и надо было не так много. Он начинал думать, что если сумеет развести огонь и ему позволят это сделать, он сумеет прокормиться, даже не научившись ничему другому.
А вокруг творилось бурное, торопливое чудо поздней северной весны. Миша первый раз вздрогнул, когда запели птицы на ветвях. Он не разбирался, как называются виды, но видел, что токуют несколько очень разных – и по размерам, и по расцветке. В стороне доносился вороний грай, должно быть, у ворон тоже свадьбы. Курлыкало где-то там, высоко… И Миша буквально обомлел, потому что низко, метрах в двухстах, над ними прошел большой, птиц на тридцать, клин журавлей. Потом на север плыли в синеве, красиво замирали в небе лебеди, торопливо проносились утки, судорожно вытянув шеи.
Стало тепло, сильно пахло весной, журчали ручейки, и все живое мгновенно выходило из своих укрытий, торопилось впитывать тепло, бегать, шуметь, размножаться. Так было, наверно, везде, но тут, за полярным кругом, как-то особенно жадно, судорожно и откровенно. Настолько, что Мише становилось почему-то неловко, он все же привык к детальности, многоплановости более низких широт – в том числе даже и в природе.
Миша и сам пьянел от весеннего воздуха, ветерок стягивал раскрасневшиеся щеки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132