И снился ему как раз кабинет губернатора в здании Карской областной управы. Снился разговор с Фролом, и как он отдает ему на откуп весь карский алюминий. И неудивительно, потому что эта эстансия в пампе куплена была как раз на эти деньги… так сказать, не без помощи Фрола.
На эстансии не было еще никакой обстановки, не было почти ничего, необходимого для жизни. И беглый губернатор спал, чтобы назавтра вить свое гнездо. Он спал деятельно, как спят очень маленькие дети, чтобы завтра начать жить сначала.
Начать сначала, начать с нуля – это стало его идеей фикс. А что он, собственно, мог еще?
Политическая карьера завершилась.
Предприниматель? Но он понятия не имел, как вообще ведутся дела. Он никогда и ничего не создал. Он был не предприниматель, а примитивный коммерсант… Почти что как торгующий с лотка. Торговавший тем, что создали другие. И даже не сам торговал, а делал крышу от администрации.
Преподаватель? Ученый? Он никогда толком не занимался наукой. Он хотел «руководить», получая кресла и должности. Это ему было интереснее.
Ему часто казалось, что он тоже может, что у него получится внести серьезный вклад в науку, сделать нечто существенное, важное, что заметят и потомки через много веков после нас… Если это и так, то уже было поздно, за годы творческого безделья давно и прочно выработалась некая леность ума.
Жить преподавателем дико провинциального Карского университета? Простатитов помнил, как пришел искать своего верного клеврета, автора всех его речей мадам Карлинову. Странным был для него сам облик университета – все эти юноши, а больше девушки в не очень чистых коридорах, лекции, звонки, собрания кафедры…
– Где тут искусствоведы?
– Вон в той аудитории, у них лекция кончается.
– Девушки, где мне искать товарища Карлинову?
– В тринадцать ноль пять.
Но что это такое, это тринадцать ноль пять?! Наверное, это что-то такое, что все университетские понимают сразу?! Но он-то этого не понимает…
– Это вы про время, да? – от напряжения скривился Простатитов.
А оказалось, это номер комнаты… Нет, и этим он не мог заняться.
И вот теперь он крепко спал, в новой стране, с новым именем. Спал в своей последней обители, чтобы жить на последние деньги, а рядом с ним сопела его последняя ставка и его последняя надежда.
А Галине Тимофеевне не спалось. Тихо-тихо, чтобы не будить мужа, она встала с постели. Накинула халат, вышла из комнаты, неся с собой в руках туфли. Женщина прошла анфиладой комнат, здесь любили строить комнаты смежные, а не чтобы дверь из коридора. Прошла прихожую – большой холл, в американском духе. Тоже необставленный, только заваленный привезенной мебелью. Из холла дверь вела прямо на крыльцо, без веранды. Веранда была с другой стороны дома и выходила прямо в сад, но женщине было неприятно идти по этим гулким темным комнатам одной.
Здесь, в южном полушарии, царила осень. Ступив с крыльца на кирпичи дорожки, Галина Тимофеевна тут же обула туфли: все-таки было прохладно, примерно как у нас в сентябре. Звезды, созвездия заполнили все небо, почти без туч. Все совершенно незнакомые. Тихо шагая по дорожке, Галина Тимофеевна жмурилась на эти созвездия. Когда-то маленькая девочка шагала под другими звездами, совсем другого полушария. Трудно поверить, что этот ребенок, гулявший с папой за ручку, и была она… Вот эта самая она… А было это под Иркутском? Или уже под Карском?
– Смотри, доченька, звездочка падает! – тогда сказали ей.
И она впервые стала смотреть на небо, на эти странные миры, чужие солнца. И много раз поднимала к ним голову, все думая, что пора бы всем этим заняться – созвездиями, звездами, их местом на небосклоне. А время, ну конечно, не настало. Она училась, работала, бегала на вечеринки, занималась общественной работой, целовалась с парнями, готовила обеды, рожала детей… Для чего? Вместе с юностью из ее жизни ушло и звездное небо, и постепенно она забыла и то немногое, что успела о нем узнать.
А потом она надеялась, что еще будет когда-нибудь время… И тогда она перечитает всего Пушкина, выучит польский язык, изучит звезды и созвездия. И вот теперь это время настало. Она может потратить много времени, чтобы изучить это чужое небо. Вот сейчас и выяснится – действительно хотела она, ждала она… или только хотела хотеть? Или смысл был в том, чтобы обманывать себя и ждать того, что и не должно наступить? Она не знала.
«Бойтесь своих желаний, они сбываются», – невольно усмехнулась женщина.
Налетал теплый ночной ветер, и чужие, незнакомые деревья шумели вокруг, и тоже очень незнакомо. К деревьям придется привыкать. И к птице с таким скрипучим, незнакомым голосом… Нельзя сказать, что с неприятным голосом, но с очень, с очень незнакомым.
Галина Тимофеевна остановилась у речки, куда привела ее тропка. Вода в речке еле двигалась, отражая деревья и звезды. Здесь ветер пролетал порывами, не сильно, и трепал только кроны деревьев. На дереве что-то говорила птица, а внизу кто-то тихо пищал. Галина Тимофеевна склонилась над цветком, откуда вроде бы шел писк. Маленькая черно-красная бабочка с мясистым оранжевым тельцем ползла по лепесткам цветка, тельце бабочки сокращалось, и она явственно попискивала.
Галина Тимофеевна невольно разулыбалась незнакомым птицам, деревьям, насекомым. Все здесь было незнакомым, чужим, но потому и страшно интересным. И теперь можно все это посмотреть! Например, посмотреть на кондора, как он описывает круги в дымном небе над Кордильерами. Мелькнула картинка из детской книжки, из Жюля Верна – кондор уносит в когтях…
Наверное, здесь нет кондоров, в смысле, их нет тут, в плоской, везде одинаковой пампе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132