Остальные продолжали спорить. Вроде бы ясно, что идти надо было на Кемалу, к Бриндакиту. С другой стороны – а как идти? Всем колхозом? А кто же тогда будет мамонтов стеречь? А если разделяться – то кто остается? И кто уходит, чтобы позвонить?
Дымился невероятной крепости чай, хрустел на крепких желтых зубах сахар, и Лисицын с его опытом таежника угадал нужный момент и начал расспрашивать эвенков.
– Как думаешь, Николай, доберемся мы до Бриндакита?
– Почему не доберемся? Доберемся. Три… лучше четыре дня ходи, и доберемся.
– А может, лучше на оленях? По снегу?
– Не, по снегу не пойдем. Сейчас зачем ходи? Сейчас сиди надо. День сиди, снег. Два день сиди, потом снега нету, потом ходи.
– Понимаешь, Николай, мне сейчас в Бриндакит надо. Я не могу никак ждать, а по снегу идти боюсь. – Лицо Николая отразило стоическое отношение к его непроходимой тупости. Молодой, неопытный Афанасий хохотал так, что свалился навзничь на спину, стал перекатываться с места на место.
Николай пихнул ногой Афанасия, спросил все с тем же стоицизмом:
– Зачем бояться идти по снегу? Надо лижи брать и не бояться…
– А у тебя есть лыжи, Николай?
– Путилька путет?
– Будет, будет! А сколько у тебя лыж, Николай?
– Две… – страшно удивился Николай.
– Двое лыж или две лыжины?
Почти минуту Николай тупо всматривался в Андрея. Потом решительно поднялся.
– Я сисяс.
И вернулся, неся в каждой руке по такой плетеной штуке, вроде теннисной ракетки, но длиннее. Такая очень вытянутая ракетка, длиной больше полуметра.
– Один лижа, – сказал Николай, взмахнув одной ракеткой под самым носом у Андрея. – Два лижа, – продолжил он, взмахивая второй: – Вот.
– Ты не дашь лыжи?
– Обе? – уточнил Николай.
– Конечно, обе.
– Тогда две путилька давай.
– Бери. Только расскажи, как надо идти в Бриндакит?
– Совсем просто ходи… Трахт!
– Это тебе просто, Николай! Ты мне расскажи, как бы ты шел?
– Как, как… Ходи и ходи…
– Исвиркет надо переходить?
– У тебя глаза есть?! Можно через хребет ходи, а через река не ходи?!
– А где через нее лучше ходи?
– Ну где… Ходи туда… Там видишь – камни, камни, а вода широко, шумит, ревет, а ничего не может. Там ходи. – Николай глубоко задумался, и все-таки добавил: – Там лижи надо снимай.
Афанасий опять зашелся от восторга. Разговор был мучителен для Николая – это понимал Андрей, понимали и Андронов с Михалычем. Николай не привык думать о дорогах, воспринимая их как данность. Знание, как «ходи», давалось не объяснением, не думанием, а только опытом и ничем больше. Не знать, как пройти из долины Исвиркета в долину Кемалы, мог только маленький ребенок или пускающий пузыри идиот. Николай искренне не знал, как объяснить, путал важные приметы с чепухой, страдал, потел, кряхтел, но трудился искренне и честно – вспоминал приметы, рисовал, объяснял, что и на что похоже.
Постепенно накапливались расстояния и приметы, карту уснащало все больше надписей и рисунков, нанесенных карандашом. Все больше записей делалось в блокнот. Через час почти все, наверное, смогли бы дойти до Бриндакита.
– Ну что, народ, надо всем идти или…
– Нет, Михалыч, всем идти нельзя, надо мамонтов стеречь и надо врагов одолеть, Мишку отнять.
– Для спасения Мишки надо посылать парламентеров… эвенков, мы же говорили.
– Насяльник, а путилька путет? – непосредственно вмешался Николай.
– Будет, Коля, будет… Одна – прямо сейчас, за лыжи и за помощь. Вторая – потом, если врагам письмо отнесете.
– Я не Коля, насяльник… Я – Николай!
– Ну, будет бутылка, Николай.
– Так что, Михалыч, идти придется одному, вот что совсем нехорошо…
– Потому что лыж на одного, Павел?
– Именно…
– А мы все, получается, останемся и будем тут сидеть, пока стает снег?
– Так ведь не просто так сидеть, Михалыч. Стает снег – и начнем операции, к своему лагерю пойдем.
– Алеша, а если снег еще неделю не стает?
И опять вмешался Николай:
– Такой снег быстро уходи…
– А стает снег – и займемся лагерем, который захватили чижиковцы.
– А кто пойдет, Михалыч?
– Я, – спокойно обронил Андрей.
Михалыч кивнул, соглашаясь. Закивали и Андронов, и Сергей. И Алексей ничего не имел против. И высказался только Павел Бродов:
– Да понимаешь, Андрюша… Думаю, идти надо мне.
Не один Андрей Лисицын, все набившиеся в зимовье выпучили глаза на Павла. Заявление, что и говорить, было уж очень нестандартное.
– А давай-ка проверим, как ты пойдешь на этих лыжах?! – нашелся, наконец, Андрей: – Я на зимних лыжах с пяти лет стоял!
– А нас и этому учили, парень. Не с пяти лет, конечно… Но давай мне лыжи, пробегу.
И правда, Павел лихо побежал, сделал на лыжах круг.
– Что, съели?! А идти надо мне, у меня документ есть, что я из угрозыска. Мне телефон точно дадут.

Глава 12
Себе на уме
28–31 мая 1998 года

Не только Чижиков и Простатитов не получили своевременных известий. Точно так же молчал и сотовый телефон Ямиками Тоекуды. Неудивительно, ведь сотовый телефон Михалыча так и остался висеть на лиственнице где-то между устьями речек Коттуях и Исвиркет. А вернуться за ним и поискать Михалыч при всем желании не мог, потому что в то самое время, когда надо было выходить на связь, Михалыч как раз брел, сцепив зубы, под хлопьями падающего снега и сам очень походил на снеговика.
В этот вечер Ямиками Тоекуда тоже долго гулял, но только по набережной Кары. Мобильный телефон молчал. Ямиками Тоекуда был спокоен и тих, как всегда, разве что слегка задумчив. Наблюдательный человек мог бы и заметить, что задумчивость японца как-то связана с его мобильником. Потому что он не раз обращал к мобильнику задумчивый, вопрошающий взгляд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132