— Отец задействован в этой контрабанде?— Нет. Главный предводитель — силаджи Силаджи — совершающий поездку на родину (тур.).

в Измилане. — Ах так! У него тоже есть кавехане? Кавехане — кофейня (фарси).

— Да.— Он живет на улочке, что ведет к деревне Чатак?— Эфенди, ты что, знаешь его?— Я слышал о нем. Тебе знакомо его имя?— Его звать Дезелим.— Он бывал у вас?— И даже очень часто. Он может приехать не сегодня-завтра.— За коврами?— Да, ведь их надо везти дальше.— С ним будут носильщики?— Несколько. Остальные живут здесь поблизости.— В Енибашлы?— Здесь и в соседних деревнях.— Кто их созовет?— Отец.— Сам, лично?— Нет, он обычно посылает нашего подмастерья, который знает их всех.— Это тот самый человек, который помогал матери слезать с осла?— Да. На его лице все краски. Он одновременно очень хитер и мужествен. Тише, кто-то идет.Снаружи послышалось сопение и кряхтенье. Бух! Бух! — застучали башмаки.— Это отец. Не нужно, чтобы он знал о нашем разговоре. И в следующее мгновение она исчезла. Я остался один в комнате, если не считать кота, устроившегося в уголке. Мне такое положение было не по душе, но ничего сделать было уже нельзя. Шаги приближались, и он вошел.Сначала я даже опешил. Он был толст в такой же степени, как высок, и вынужден был буквально втискиваться в дверной проем. Одет был по-болгарски: штаны, туника, короткая куртка — все из шерсти. В это время летом османы переодеваются в складчатые льняные одежды. Ноги обернуты опять же на болгарский манер, в некое подобие онуч. Старые болгары не признают иной обуви. Такая одежда увеличивала его габариты еще больше. Кроме того, он еще и брил голову. Только вверху, посередине, оставался клок волос, расчесанный надвое и заброшенный назад. Ни фески, ни какого-либо иного убора не было. В руке он держал смятую тряпку с несколькими ягодами тутовника.Если бы меня спросили, какого цвета был у него костюм, я бы затруднился ответить. Поначалу, конечно, была одна краска, но на нее наложились другие, и первоначальной «грунтовки» уже не было видно. Он вытирал об одежду и пальцы, измазанные как в краске, так и в тесте.А лицо! Его можно было назвать грандиозным. У него, видимо, были три привычки, которые никак не вязались с его профессией — он нюхал табак, любил тереть глаза и чесать за ушами — все соответствующие места цвели чернилами, сливовой, клубничной, шафрановой и вишневой красками.Когда восточная женщина красит ресницы углем, это придает ей некий меланхоличный, загадочный вид. Пекарь, вероятно, полагал, что раскраска тоже придаст ему красоты. Поэтому он давно заказал воде дорогу к своей физиономии. Такое у нас в Европе вряд ли кто допустит. Наверняка бы вмешалась местная полиция, поскольку такой человек становится опасным для общества. Мне было весело наблюдать, с каким удивлением он рассматривал меня, спокойно сидящего возле дверей. Лоб у него наморщился, рот широко открылся, а уши, казалось, даже отошли назад.— Черт подери!Больше он ничего не произнес. Ему нужно было срочно нюхнуть табачку, наверное, от удивления, незнаю.— С добрым утром, — приветствовал я его, медленноподнимаясь.— Чего тебе здесь надо? Что ты ищешь?— Тебя, — ответил я кратко.— Меня?! — Он воззрился на мою персону с удвоенным удивлением.— Да, тебя.— Ты меня с кем-то спутал.— Вряд ли. Тебя ни с кем не спутаешь.Мою иронию он не уловил. Тряхнув головой, он сновапроговорил:— Ты ошибся домом.— Нет, я нахожусь в том самом доме.— Но я тебя не знаю.— Мы познакомимся.— Кто же тебе нужен?— Бояджи, он же экмекчи, он же Бошак.— Это я и есть.— Вот видишь, я не ошибся.— Ты сказал, что сразу узнал меня. Разве ты меняраньше видел?— Нигде и никогда.— Но как же ты смог меня узнать?— По твоему виду, который неотразим, статусу, который высок.Смысл этой фразы также не дошел до него, но он широко улыбнулся и заявил:— Ты очень учтив, и ты прав. Мой статус действительно высок. Без нас население голодало бы, и мы же красим любое платье. Какие будут твои пожелания?— Мне хотелось бы обговорить с тобой одно дельце.— А ты часом не торговец мукой?— Нет.— Значит, торгуешь красками?— Тоже нет. У меня другое дело.— Тогда говори.— А ты садись поудобнее, снимай наряд…— Да, пожалуй, я именно так и сделаю. Подожди меня здесь. — И он удалился в ту же дверь, где незадолго до этого исчезли его жена и дочь.Видимо, там имелось три комнаты, и оттуда приглушенно доносились три голоса.Вернувшись, он решительно встал передо мной.— Вот он я. Ты голоден?— Нет, — ответил я решительно, вспомнив, как он вытирал пальцы о штаны.— Пить хочешь?— Премного благодарен! — Ни аппетита, ни жажды у меня почему-то не возникло.— Тогда давай поговорим о твоем деле! — И он, кряхтя, стал усаживаться. Затем его физиономия приняла умильное выражение.Мне хотелось рассмеяться ему в лицо, когда он корчил из себя важную персону. Но тут вошел помощник, которого дочь назвала храбрым и хитрым человеком. Он склонился, сложив руки на груди, и уставился на хозяина.— Принеси мне трубку! — приказал тот с видом паши. Подмастерье рабски повиновался. Он принес трубку, которая выглядела так, будто очень долго пролежала в рыбной чешуе. Хозяин полез в карман штанов и вытащил пригоршню табака; засыпав его в трубку, спросил меня:— Ты куришь?— Да, — ответил я.Я испугался, что он предложит трубку и мне, вынув ее из того же самого кармана. Но был приятно разочарован, когда пекарь спросил:— А спички у тебя есть?— А у тебя что, нет? — поинтересовался я.Лицо у пекаря приобрело задумчивый, хитроватый вид. Спички в этих местах довольно редки, можно обшарить несколько деревень и не найти ни одной, и тот, у кого они имеются, — подозрителен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103