Эти оба принимали меня за важную птицу и все равно морочили мне голову.Я сделал вид, будто поверил ему, вынул из кармана записную книжку, порылся там и задумчиво произнес:— Итак, значит, наместник из Бу-Кей, жестокий, бесцеремонный и несправедливый чиновник. Кроме того, получается, что ты еще и упустил беглецов, вместо того чтобы их задержать. Тебе следует…— Жестокий? Бесцеремонный? Несправедливый? — прервал он меня. — Эфенди, этого не может быть, это явно не я!— А кто же тогда? Сегодня у меня больше нет времени разбираться с тобой, но ты не забывай, что каждый такой проступок с твоей стороны повлечет новое наказание. Помнишь, что сказал Пророк про глаза Всевышнего?— Да, эмир, — отозвался он едва слышно.— Так вот, они острее, чем ножи, вонзающиеся в твое сердце, ибо они проникают в душу, против них бессильна любая ложь. Помни о глазах Всевышнего, иначе тебе не помогут никакие молитвы. Я ухожу. Да хранит тебя Аллах!Он склонился чуть не до земли и пробормотал:— Несинин сайд! (Да продлятся годы твои!) Ночной страж нагнулся так низко, что едва не коснулся лицом земли, и произнес по-турецки:— Да будет благословен ваш конец, господин!Он употребил мое имя во множественном числе вместо единственного — большая честь, однако, когда я вышел, то разобрал, как за дверью киаджа пробормотал: «Пошел ты к дьяволу!»Явно мое предупреждение о всевидящем Аллахе не пошло ему на пользу.Мы вновь вернулись в деревню и поехали не в западном, а в южном направлении. Когда нас уже нельзя было видеть, мы вновь повернули в сторону Герена, поселка, расположенного в получасе езды от этой деревни. Только тогда я заметил, что хавасов с нами лишь двое.— Где твой подчиненный? — спросил у хавас-баши Хавас-баши — полицейский начальник (тур.).

.— Он подался обратно в Эдирне. — Хавас ответил так спокойно, будто речь шла о само собой разумеющемся.— Почему?— Он не может больше следовать с нами.— Отчего же?— Он был болен морской болезнью и больше не смог ее выносить.— И отчего это происходит?— Оттого, что лошадь скачет, — просто ответил он.— Но ведь до этого все нормально было!— Да, это так, но часто останавливались. Непрерывную скачку может выдержать только казацкий желудок. Мои внутренности вывернулись наизнанку, они просто смешались с лошадиными, я их больше не чувствую, но я чувствую штаны, которые у меня вместо кожи там, где я все давно себе отбил. Если бы мне приказали черта наказать, я бы отправил его с вами в Мелник. Он бы явился туда без кожи и костей и согласился бы скорее жариться в аду, нежели скакать на этой лошади.После этой пламенной речи нам бы впору посмеяться, если бы этот человек и впрямь так не страдал. Лицо у него выражало муку. Его товарищу досталось не меньше, ибо тот пробормотал в бороду:— Клянусь Аллахом, это именно так!— Но кто же разрешил ему возвращаться? — спросил я его.— Я, — ответил тот, явно удивленный моим вопросом.— А я думал, ему следовало спросить меня.— Тебя? Эфенди, кто из нас хавас-баши — я или ты?— Конечно, ты, но чьи приказы ты должен выполнять?— Приказы кади 1 . Но кади не приказывал мне скакать до того состояния, пока я не провалюсь внутрь лошади, как в дырку. Я возблагодарю Аллаха, если окажусь у себя в казарме на собственной койке!Тут вмешался маленький хаджи.— Эй, парень, какое ты имеешь право так непочтительно разговаривать с моим эфенди? Он твой хозяин! Кади — мусульманский судья, выносящий решения на основе мусульманского права (тур.).

Если он прикажет тебе скакать, ты поскачешь, даже если твоя униформа срастется с твоим задом. Ты научился полоскать языком, но ездить на лошади так и не научился!— Что такое несет этот коротышка?! — гневно воскликнул унтер-офицер. — Кем он меня назвал — парнем?! Я капрал властителя всех верующих и немедленно сообщу об этом вопиющем случае кади по возвращении!Халеф хотел что-то ответить, но вперед выехал Ос-ко. Он взял лошадь хаваса за повод и проговорил на своем родном сербском:— Поехали, ваше благородие. Покрепче возьмитесь за луку седла. Начинаются всемирные гонки!В следующий момент он пустился в галоп вместе с лошадью хавас-баши. Одновременно Омар бен Садек проделал то же с другой лошадью.— Негодяй! Проклятие! Сын шайтана! Недоносок! — неслись крики бедных полицейских, судорожно вцепившихся в гривы и седла своих лошадей.Мы последовали за ними. Мне было откровенно жаль этих двух парней; они изнемогали, когда мы настигли их. Хавасы буквально извергли на нас потоки ругательств на арабском, турецком, персидском, румынском и сербском языках. В этой области лингвистики восточные военнослужащие весьма сведущи. Мне понадобилось много времени и сил, чтобы вразумить их. Наконец мы спокойно поехали дальше. Настало время обменяться мнениями о том, что произошло в поселке.Халеф, обладавший острым умом, обратил внимание на то, что сегодня в послеобеденное время какой-то всадник разыскивал беглецов.— Он должен их знать, — заявил Халеф, — он осведомлен об их бегстве. Но почему он сразу с ними не поскакал, сиди?— Потому что скакать с ними не входило в его планы.— Но зачем потом за ними поехал?— Полагаю, чтобы поставить их в известность о том, что сегодня произошло.— О том, что ты снова свободен?— Именно.— Что ты поймал этого танцора Али Манаха?— Да. И о том, что он мертв.— Что скажет на это Баруд эль-Амасат?— Ужаснется и разозлится оттого, что всаднику удалось догнать его и принести эту новость.— А почему бы ему не догнать, вон ведь как загнал свою лошадь!— Она старая, долго не протянет. А потом, в мои планы входит воспрепятствовать ему.— Зачем?— Затем, что иначе беглецы узнают, что я свободен и что их преследуют.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103