— Скачи туда, господин. Там увидишь полумесяц со звездами над воротами.Мы двинулись в этом направлении и оказались перед длинной и высокой стеной, в середине которой красовались вышеуказанные ворота. Через них проникли в четырехугольный двор, где нас тут же обступила любопытствующая толпа.В глубине двора стояли служебные и жилые здания. Перекрытия были зеленые, а все остальное — голубое, и это было весьма чудно. Двор был грязен до предела. Только часть его возле самого дома была на пару метров расчищена, что, видимо, обозначало тротуар.У дверей стояло старое кресло с драной подушкой. Рядом валялась перевернутая скамейка. Пучок веток и вязанка палок указывали на то, что готовится экзекуция. Несколько полицейских стояли рядом, тут же сидел наш старый знакомец-инвалид, которого мы обогнали недавно перед въездом в село.Лицо его сразу привлекло мое внимание. Он наверняка был уверен, что нас доставили сюда как арестованных. То, что мы гордо и независимо въехали верхом во двор, произвело на него столь сильное впечатление, что он так и не смог скрыть тупого изумления, и я бы рассмеялся, если б не заметил в его источающих ненависть глазах нечто такое, что явно не подпадало под определение тупости.Мы спешились. Я передал Оско поводья и подошел к хавасам.— Где коджабаши? Коджабаши — сельский староста (тур.).

Я задал этот вопрос командным голосом. Полицейский отдал честь и рапортовал:— Внутри, дома. Желаешь с ним поговорить?— Да.— Я доложу. Скажи мне твои имя и чин.— Я сам доложусь.Отстранив его, я направился к двери. Тут она отворилась, и вышел высокий и худой человек, еще более тощий, чем нищий и Мюбарек.Он был весь закутан в кафтан, прикрывавший даже ступни. На голове его красовался тюрбан, ткань которого лет пятьдесят назад была, наверное, белой. Шея была настолько длинной и тонкой, что я подивился, как она может удерживать голову. Он оглядел меня маленькими глазками без ресниц и спросил:— К кому тебе надо?— К коджабаши.— Это я. А кто ты?— Я иностранец, которому поручено передать тебе одно послание.Он хотел что-то ответить, но не успел, ибо в этот момент во дворе появились сержант со своими людьми и они заголосили:— Аллахи! Валлахи! Вот он!Со всех сторон между тем подпирал народ. Но никто не произнес ни слова, будто мы находились в мечети. Место, где валялась ножками к небу перевернутая скамейка, было для этих людей священно. Может быть, кого-то из них уже наказывали здесь, приковав за голые ноги к деревянной лавке. Такие воспоминания всегда действуют удручающе.Чиновник, вместо того чтобы мне ответить, обратился к сержанту:— Ну что, вы его так и не привезли? Хотите палок? Тут один хавас, запыхавшись от долгого бега, указал на меня пальцем и ответил:— Да вот он!— Что? Это он и есть?— Да!Коджабаши снова повернулся ко мне и оглядел с ног до головы. При этом его голова покачивалась из стороны в сторону, как маятник, а лицо приняло строгое выражение.— Значит, ты и есть арестант?— Я? Нет, я не арестант, — ответил я спокойно.— Но сержант сказал…— Он говорит неправду.— Нет, я правду говорю, это он и есть! — настаивал хавас.— Слышишь? — опять обратился ко мне коджабаши. — А ты называешь его лжецом!— А я говорю тебе, он лжет. Ты видел нас, когда мы въезжали во двор?— Да, я как раз стоял у окна.— Значит, заметил, что мы сидели верхом. Я по своей воле приехал к тебе. Хавасы появились уже позже. Это что — арест?— Да, ты приехал немного раньше, но полиция вас задержала. Так что вы мои пленники.— Ты жестоко ошибаешься.— Я коджабаши и никогда не ошибаюсь. Заруби себе на носу.— Тогда я тебе докажу, что нет такого коджи в мире, которому я позволил бы называть меня своим пленником.Несколько быстрых шагов, и я в седле. Мои спутники мгновенно последовали моему примеру.— Сиди, к воротам? — спросил Халеф.— Нет, мы остаемся, я хочу лишь проехаться. Похоже, вороной понял мои намерения: показал, на что способен, выделывая всевозможные кульбиты.— Закройте ворота! — приказал судья хавасам.— Кто дотронется до ворот, получит копытом! — сказал я с угрозой.Ни один из хавасов не тронулся с места. Коджа повторил приказ — тот же результат. В руках у меня играла плетка. Я проехал так близко от них, что вороной заржал прямо им в лица. Чиновник проворно отскочил, заслонился руками и завопил:— Что ты себе позволяешь? Не знаешь, где находишься?— Я-то знаю. Но зато ты не ведаешь, кто перед тобой. Твой коллега из Салоников — макредж Макредж — судейская должность в султанской Турции.

— сказал бы тебе, как подобает обращаться с тебдили кияфет иледжи — путешествующим инкогнито.Мои слова, сказанные угрожающим тоном, были не чем иным, как хвастовством, которого я никогда не позволил бы себе при других обстоятельствах. Но они оказали необходимое действие, потому как старый баши произнес более любезным тоном:— Ты тебдили? Я же не знал этого. Почему сразу не сказал?— Потому, что ты не интересовался ни моим именем, ни документами.— Так скажи, кто ты.— Потом. Сначала я хочу знать, считаешь ли ты меня по-прежнему своим пленником. А я буду действовать в зависимости от этого.Это заявление повергло его в изумление. Он, властитель Остромджи и ее окрестностей, должен был забрать свои слова обратно! Робко поглядывая на меня, он тянул с ответом. Голова его покачивалась в раздумье.— Итак, ответ, или мы уезжаем.— Господин, — наконец выговорил он, — вас не связывали, не заковывали. Поэтому можно предположить, что вы не арестованы.— Хорошо, этого мне достаточно. Но не вздумай отказываться от своих слов! Я доложу начальству!— Ты знаешь макреджа?— Это не твое дело. Хватит того, что он об этом узнает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103