Он стал озираться:— Это здесь?— Да. Там, в кустах.— В этой чащобе? Кто бы мог подумать. А как ты ее нашел?— Не я, моя лошадь. Она заржала и встала как вкопанная.Мы пробрались через заросли на ту самую крохотную полянку. Никогда не забуду сцену, которая произошла следом за этим. Увидев тело жены, он громко вскрикнул и бросился на землю рядом с ней. Он брал ее на руки, целовал в холодные губы, прижимался к щекам и любовно гладил по волосам. Наверное, он очень любил ее — и так жестоко с ней обошелся! Она скрывала от него свою веру. Какие же душевные муки она испытала!Похоже, его посетили те же мысли. Теперь, держа ее на руках, он не плакал, впившись взглядом в ее черты, как будто пытаясь найти в них разгадку какой-то своей тайны. Потом задумчиво произнес:— Она умерла от болезни под названием печаль. Наверное, это было моей ошибкой, когда я принялся спорить с ним:— Она умерла в вере, а это свято. Христианство допускает женщин на небо, а ты хочешь украсть у нее это небо.— Не говори так. Твои слова разбивают мое сердце. Она мертва, и я виноват в этом. О, если бы она хоть на мгновение открыла глаза, сказала хоть слово! Один взгляд, одно слово — но она ушла не прощаясь. И никогда уже больше я не увижу ее и не услышу ее голоса!Я тихо стоял рядом. Он осмотрел венок из роз.— Это не молельная веревка мусульманина, — задумчиво проговорил он. — На ней должно быть девяносто девять узелков, которые означают девяносто девять фраз из Корана. А на этом что-то другое. Что они означают?Я объяснил ему.— А ты можешь обратиться к Деве Марии?Я сделал все, что он просил. Когда я закончил, он задумчиво сказал:— Ты думаешь, она простит мне мои прегрешения?— Простит, потому что была христианкой и любила тебя.— Это молельная веревка старой служанки, которую я выгнал. Я заберу ее, потому что Хара держала ее в руках, умирая. А тут, вверху, крест старухи, она оставила и то и другое. В этом месте я ничего не трону и буду часто приходить сюда. Никто, кроме меня, не должен это видеть. Я вынесу тело сам. Выходи!Он прикрыл мертвую вуалью и сказал:— Ты видел ее лицо — это грех, но, поскольку она умерла христианкой, я спокоен. Никто другой не должен ее видеть.Он уселся и еще долго сидел рядом с ней и корил себя. Постепенно он успокоился. Потом пришли фельдфебель с людьми и принесли носилки. Их привел Халеф. Тело доставили в башню. Мальчикам было девять и одиннадцать лет. Они тяжело переживали потерю матери, и, не в состоянии выдержать их слезы, я вышел на улицу. Жители окрестных домов вернулись с поисков и теперь стояли в отдалении, выражая тем самым капитану свое соболезнование.По его распоряжению, нам принесли еду. Самого капитана нигде не было видно. Позже я попросил передать ему, что мы собираемся уезжать, и он пригласил меня подняться к нему наверх. Он сидел в своей комнате рядом с телом. Протянув мне руку, спросил:— Ты покидаешь меня?— Да, я должен продолжить свой путь.— Это так необходимо? Может, останешься еще на сегодня? Если бы Хара была жива, то рассказала бы мне об учении Христа. Но ее уже нет, и некому, кроме тебя, поведать мне об этом. Останься, не оставляй меня наедине с мыслями, которые меня изводят.Времени у меня совсем не было, но отказать я тоже не мог и потому согласился. Спутники мои не возражали против такой задержки, и я просидел у капитана допоздна. Я не был миссионером, но сердце его было открыто, и я попытался бросить туда семена в надежде, что они взойдут и принесут свои плоды. Я остался с ним до следующего утра, а потом мы продолжили наш путь.Мы проехали Барутин, к полудню достигли Дубницы, а вечером прибыли в Неврокоп, ранее известный своими железными рудниками. На следующий день мы двинулись дальше.Мы находились в знаменитом месте, потому что в этих горах, если верить греческой легенде, Орфей силой своего пения заставил двигаться деревья и скалы. К обеду мы достигли наконец Мелника.Само собой, мы поскакали не в то место, куда направились Манах эль-Барша и его соучастники, мы искали другой приют, но все дома были уже заняты. Ярмарка началась, и приезжих было предостаточно. Албани уволил своего «лошадника» и теперь был один. Ему было легче найти комнату, нам же, с лошадьми, пришлось куда сложнее.Спешившись перед одним из постоялых дворов, мы заметили человека, который подошел и спросил:— Вы ищете место для ночлега?— Да, — ответил я. — Ты чем-то можешь помочь нам?— Вам — да, другим — нет.— А почему только нам?— Потому что у вас есть копча, вы — братья. Мой господин разместит вас у себя. Он возница и живет неподалеку. Я отведу вас.— Буду очень благодарен. И мы пошли за ним.— Я его уже видел, — шепнул мне Халеф.— Где?— У въезда в город. Он стоял и кого-то ждал там. Теперь я тоже вспомнил, что мы проезжали мимо него, а позже убедился, что он ждал именно нас.Он отвел нас к дому с такими широкими и высокими воротами, что мы могли въехать туда прямо на лошади. Там стояли два запряженных волами фургона, собственность нашего нового хозяина. В глубине двора располагались стойла, и нам показали, куда поставить лошадей.— Наверное, нам нужно сначала поговорить с твоимгосподином?— Зачем?— Ну как же, мы пока не знаем, примет ли он нас.— Примет. Место есть, а людям, которые носят копчу, здесь всегда рады.— Так он тоже член братства?— Да. Вот он идет.Через двор шел маленький толстый человечек, который сразу же мне не понравился. Он заметно косил, хотя в принципе я не против людей, страдающих от этого природного дефекта. Но у этого парня была такая крадущаяся кошачья походка и столь причудливо выстриженные баки, что у меня не осталось сомнений: этот человек двуличен.— Кого ты привел?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103