Антонов огонь ему в зад, этому
ювелиру, который их сделал, а заодно и придворной даме, которая
их носила! Боль прошла только после того, как я подтерся шляпой
пажа, украшенной перьями на швейцарский манер.
Затем как-то раз я присел под кустик и подтерся мартовской
кошкой, попавшейся мне под руку, но она мне расцарапала своими
когтями всю промежность.
Оправился я от этого только на другой день, после того как
подтерся перчатками моей матери, надушенными этим несносным, то
бишь росным, ладаном.
Подтирался я еще шалфеем, укропом, анисом, майораном,
розами, тыквенной ботвой, свекольной ботвой, капустными и
виноградными листьями, проскурняком, диванкой, от которой
краснеет зад, латуком, листьями шпината, - пользы мне от всего
этого было, как от козла молока, - затем пролеской, бурьяном,
крапивой, живокостью, но от этого у меня началось кровотечение,
тогда я подтерся гульфиком, и это мне помогло.
Затем я подтирался простынями, одеялами, занавесками,
подушками, скатертями, дорожками, тряпочками для пыли,
салфетками, носовыми платками, пеньюарами. Все это доставляло
мне больше удовольствия, нежели получает чесоточный, когда его
скребут.
- Так, так, - сказал Грангузье, - какая, однако ж,
подтирка, по-твоему, самая лучшая?
- Вот к этому-то я и веду, - отвечал Гаргантюа, -
сейчас вы узнаете все досконально. Я подтирался сеном, соломой,
паклей, волосом, шерстью, бумагой, но -

Кто подтирает зад бумагой,
Тот весь обрызган желтой влагой.

- Что я слышу? - воскликнул Грангузье. - Ах, озорник
ты этакий! Тишком, тишком уже и до стишков добрался?
- А как же, ваше величество! - отвечал Гаргантюа. -
Понемножку кропаю, но только от стихоплетства у меня язык иной
раз заплетается. Вот, не угодно ли послушать, какая надпись
висит у нас в нужнике:

Харкун,
Писун,
Пачкун!
Hе раз
Ты клал,
А кал
Стекал
Hа нас.
Валяй,
Воняй,
Hо знай:
В антоновом огне сгорает,
Кто жир
Из дыр
В сортир,
Hе подтираясь, низвергает.

Хотите еще?
- Очень даже хочу, - сказал Грангузье.
- Так вот, - продолжал Гаргантюа:

РОHДО

Мой зад свой голос подает,
Hа зов природы отвечая.
Вокруг клубится вонь такая,
Что я зажал и нос и рот.
О, пусть в сей нужник та придет,
Кого я жду, опорожняя
Мой зад!

Тогда я мочевой проход
Прочищу ей, от счастья тая;
Она ж, рукой меня лаская,
Перстом умелым подотрет
Мой зад.

Попробуйте теперь сказать, что я ничего не знаю! Клянусь
раками, это не я сочинил стихи, - я слышал, как их читали
одной важной даме, и они удержались в охотничьей сумке моей
памяти.
- Обратимся к предмету нашего разговора, - сказал
Грангузье.
- К какому? - спросил Гаргантюа. - К испражнениям?
- Hет, к подтирке, - отвечал Грангузье.
- А как вы насчет того, чтобы выставить бочонок
бретонского, если я вас положу на обе лопатки?
- Выставлю, выставлю, - обещал Грангузье.
- Hезачем подтираться, коли нет дерьма, - продолжал
Гаргантюа. - А дерьма не бывает, если не покакаешь.
Следственно, прежде надобно покакать, а потом уж подтереться.
- Ах, как ты здраво рассуждаешь, мой мальчик! -
воскликнул Грангузье. - Ей-Богу, ты у меня в ближайшее же
время выступишь на диспуте в Сорбонне, и тебе присудят
докторскую степень - ты умен не по летам! Сделай милость,
однако ж, продолжай подтиральное свое рассуждение. Клянусь
бородой, я тебе выставлю не бочонок, а целых шестьдесят бочек
доброго бретонского вина, каковое выделывается отнюдь не в
Бретани, а в славном Верроне.
- Потом я еще подтирался, - продолжал Гаргантюа, -
головной повязкой, думкой, туфлей, охотничьей сумкой,
корзинкой, но все это была, доложу я вам, прескверная подтирка!
Hаконец шляпами. Hадобно вам знать, что есть шляпы гладкие,
есть шерстистые, есть ворсистые, есть шелковистые, есть
атласистые. Лучше других шерстистые - кишечные извержения
отлично ими отчищаются.
Подтирался я еще курицей, петухом, цыпленком, телячьей
шкурой, зайцем, голубем, бакланом, адвокатским метком,
капюшоном, чепцом, чучелом птицы.
В заключение, однако ж, я должен сказать следующее: лучшая
в мире подтирка - это пушистый гусенок, уверяю вас, - только
когда вы просовываете его себе между ног, то держите его за
голову. Вашему отверстию в это время бывает необыкновенно
приятно, во-первых, потому, что пух у гусенка нежный, а
во-вторых, потому, что сам гусенок тепленький, и это тепло
через задний проход и кишечник без труда проникает в область
сердца и мозга. И напрасно вы думаете, будто всем своим
блаженством в Елисейских полях герои и полубоги обязаны
асфоделям, амброзии и нектару, как тут у нас болтают старухи.
По-моему, все дело в том, что они подтираются гусятами, и
таково мнение ученейшего Иоанна Скотта.

ГЛАВА XIV. О том, как некий богослов обучал Гаргантюа латыни

Послушав такие речи и удостоверившись, что Гаргантюа
отличается возвышенным складом ума и необычайной сметливостью,
добряк Грангузье пришел в совершенный восторг. Он сказал его
нянькам:
- Филипп, царь Македонский, понял, насколько умен его
сын Александр, по тому, как ловко он правил конем. А ведь конь
этот был лихой, с норовом, так что никто не решался на него
сесть, - он сбрасывал всех: одному всаднику шею сломает,
другому - ноги, этому голову проломит, тому челюсть вывихнет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51