мой нос весь внутри зарос.
Ах, друг мой, если б кто-нибудь сшил себе на зиму сапоги из
такой кожи, как моя, он бы в них смело мог ловить устриц -
нипочем бы эти сапоги не промокли!
- Отчего это у брата Жана такой красивый нос? - спросил
Гаргантюа.
- Оттого что так Богу было угодно, - отвечал Грангузье.
- Каждому носу Господь придает особую форму и назначает особое
употребление, - он так же властен над носами, как горшечник
над своими сосудами.
- Оттого что брат Жан одним из первых пришел на ярмарку
носов, - сказал Понократ, - вот он и выбрал себе какой
покрасивее да покрупнее.
- Hу, ну, скажут тоже! - заговорил монах. - Согласно
нашей истинной монастырской философии это оттого, что у моей
кормилицы груди были мягкие. Когда я их сосал, мой нос уходил в
них, как в масло, а там уж он рос и поднимался, словно тесто в
квашне. От тугих грудей дети выходят курносые. А ну, гляди
весело! Ad formarn nasi cognoscitur ad Те levavi... { По носу
узнаешь, как "К Тебе вздымаю я" (лат.). (Слова в кавычках -
начало псалма 122) } Варенья я не ем. Плесни-ка нам, паж! Item
{ Еще (лат.) } гренков.

ГЛАВА XLI. О том, как монах усыпил Гаргантюа, о служебнике его и о том,
как он читал часы

После ужина стали совещаться о неотложных делах, и решено
было около полуночи отправиться в разведку, дабы испытать
бдительность и проворство врага, а пока что решили слегка
подкрепить свои силы сном. Гаргантюа, однако ж, никак не мог
уснуть. Hаконец монах ему сказал:
- Я никогда так хорошо не сплю, как во время проповеди
или же на молитве. Я вас прошу: давайте вместе начнем
семипсалмие, и вы сей же час заснете, уверяю вас!
Гаргантюа весьма охотно принял это предложение, и в самом
начале первого псалма, на словах Beati quorum { Блажен, кому
[отпущены беззакония] (лат.)} они оба заснули. Монах, однако ж,
проснулся как раз около полуночи - в монастыре он привык в это
время вставать к утрене. Проснувшись, он тут же разбудил всех,
ибо запел во все горло песню:

Эй, Реньо, очнись, проснись,
Эй, Реньо, да ну, вставай же!

Когда все проснулись, он сказал:
- Господа! Говорят, что утреня начинается с
откашливания, а ужин с возлияния. А мы давайте наоборот: утреню
начнем с возлияния, а вечером, перед ужином, прокашляемся
всласть.
Тут Гаргантюа сказал:
- Пить спозаранку, тотчас же после сна, - это против
правил медицины. Прежде надлежит очистить желудок от излишков и
экскрементов.
- Hет, это очень даже по-медицински! - возразил монах.
- Сто чертей мне в глотку, если старых пьяниц на свете не
больше, чем старых докторов! Я с моим аппетитом заключил
договор, по которому он обязуется ложиться спать вместе со
мной, и целый день я за ним слежу, а просыпаемся мы с ним тоже
одновременно. Вы себе сколько душе угодно принимайте ваши
слабительные, а я прибегну к моему рвотному.
- Какое рвотное вы имеете в виду? - спросил Гаргантюа.
- Мой служебник, - отвечал монах. - Сокольничие, перед
тем как дать своим птицам корму, заставляют их грызть куриную
ножку, - это очищает их мозг от слизи и возбуждает аппетит.
Так же точно и я беру по утрам веселенький мой служебничек,
прочищаю себе легкие, а после этого мне только лей - не жалей.
- Какого чина придерживаетесь вы, когда читаете часы? -
спросил Гаргантюа.
- Как придется - вот чего я придерживаюсь, - отвечал
монах. - Иной раз читаю по три псалма и по три отрывочка из
Священного писания, а нет охоты, так и совсем ничего. Я себя
часами не утруждаю - не человек для часов, а часы для
человека. Словом сказать, я поступаю с ними, как все равно со
стременными ремнями - укорачиваю и растягиваю, как мне
вздумается: brevis oratio penetrat celos, longa potatio evacuat
cyphos { Краткая молитва достигает небес, долгое питие
опорожняет чаши (лат.)}. Кто это сказал?
- Честное слово, блудодейчик, не знаю, - молвил
Понократ. - Однако ж ты молодчина!
- Весь в вас пошел, - отвечал монах. - А теперь venite
apotemus.
Тут принесли невесть сколько жаркого, а к нему ломтики
хлеба, смоченные в супе, и монах начал пить в свое
удовольствие. Hекоторые составили ему компанию, прочие
отказались. Затем все начали собираться в поход и надевать
бранные доспехи, при этом брата Жана облекли в доспехи против
его желания, ибо он сначала и слышать ни о чем не хотел, кроме
как о том, чтобы прикрыть живот рясой, а в руку взять
перекладину от креста. Однако, не желая огорчать соратников, он
все же вооружился до зубов и, привесив сбоку булатный меч,
воссел на доброго неаполитанского скакуна, и вместе с ним
выступили в поход Гаргантюа, Гимнаст, Эвдемон и еще двадцать
пять самых храбрых слуг Грангузье, все в полном вооружении, все
на конях и с копьями, как святой Георгий, а позади каждого
воина на крупе коня сидел стрелок.

ГЛАВА XLII. О том, как монах ободрял соратников
и как он повис на дереве

Итак, доблестные воины отправляются на поиски приключений,
точно условившись перед отбытием, в каких случаях, если пробьет
час великого и страшного сражения, должно давать бой, в каких
- уклоняться. А монах знай подбадривает их:
- Дети мои, не бойтесь и не пугайтесь! Я поведу вас
верным путем. С нами Бог и святой Бенедикт! Будь я так же
силен, как и удал, я 6ы всех наших супостатов, пропади они
пропадом, ощипал, как уток! Я не боюсь ничего, кроме
артиллерии. Впрочем, подпономарь нашего аббатства дал мне одну
молитву, - она охраняет человека от всякого огнестрельного
оружия, только мне-то она ни к чему, потому как я в нее вот
настолько не верю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51