он дружески обнял Альфарбала. Альфарбал заговорил о
дарах, - отец мой их отверг, ибо они показались ему слишком
богатыми. Альфарбал объявил себя и потомков своих добровольными
его рабами и слугами, - отец мой от этого отказался, ибо почел
это несправедливым. Альфарбал уступал моему отцу на основании
решения выборных все свои земли и все свое королевство и
передавал ему указную крепость, подписанную, скрепленную и
утвержденную всеми, кому это надлежало, - отец мой и от этого
решительно отказался, а грамоты бросил в печь. Кончилось дело
тем, что, оценив по достоинству свободное волеизъявление
простосердечных канарийцев, отец мой растрогался и от жалости к
ним залился слезами, а потом в самых изысканных выражениях,
приводя подобающие случаю изречения, постарался преуменьшить
благодеяние, которое он оказал канарийцам; такому благодеянию
грош, мол, цена, никакой особой любезности он по отношению к
ним не выказал, - он просто обязан был это сделать. Hо тем
более превозносил его Альфарбал. Hа чем же, однако, порешили?
Приняв в соображение, что мы могли бы тиранически потребовать
за Альфарбала наивысшую сумму выкупа, то есть два миллиона экю,
да еще оставить у себя в качестве заложников старших его
сыновей, канарийцы объявили себя вечными нашими данниками и
обязались выплачивать нам ежегодно два миллиона золотых монет
весом каждая в двадцать четыре карата. В первый год они нам
столько и уплатили, на второй год они по доброй воле уплатили
нам два миллиона триста тысяч экю, на третий - два миллиона
шестьсот тысяч, на четвертый - ровно три миллиона, и так они
по собственному желанию все увеличивали и увеличивали сумму
выкупа, пока наконец мы вовсе не отказались от дани. Таково
свойство признательности, ибо если время все на свете разрушает
и умаляет, то добрые дела оно возвеличивает и приумножает,
оттого что благодеяние, щедрою рукою оказанное человеку
справедливому, беспрерывно возрастает усилиями благородного его
ума и памяти.
Я же, со своей стороны, ни под каким видом не собираюсь
изменять нашей фамильной черте, то есть добросердечию, и вот
теперь я вас освобождаю и отпускаю, - отныне вы такие же
вольные и свободные люди, какими были прежде. Сверх того, при
выходе из города вы получите каждый такую сумму, которой вам
хватит с семьей на три месяца, а чтобы по дороге на вас не
напали мои крестьяне, я дам вам охрану, состоящую из шестисот
латников и восьми тысяч пехотинцев под командой моего конюшего
Александра, и с этой охраной вы благополучно доберетесь до
дому. Храни вас Господь!
Мне очень жаль, что здесь нет Пикрохола, - я бы ему
объяснил, что война началась помимо моего желания и что у меня
и в мыслях не было таким путем разбогатеть и прославиться. Hо
раз он исчез с лица земли и никто не знает, куда он пропал, я
принужден передать все его королевство сыну его; однако ж сын
его слишком мал (он еще не достиг пятилетнего возраста), а
потому для руководства и воспитания к нему будут приставлены
почтенные по возрасту владетельные князья и ученые люди его
королевства. Приняв же в рассуждение, что столь сильно
обедневшее королевство легко может быть разорено, если не
положить предел алчности и скупости правителей, я поставлю над
ними Понократа и облеку его надлежащими полномочиями, и будет
он находиться при наследнике до тех пор, пока не признает его
способным самостоятельно управлять и вершить дела.
Со всем тем мне ведомо, что порочная и тлетворная
наклонность попустительствовать злодеям и прощать их ведет к
тому, что они, пользуясь этой пагубной страстью миловать всех
подряд, безбоязненно совершают новые злодеяния.
Мне ведомо, что Моисей, кротчайший из всех людей, живших
тогда на земле, нещадно карал смутьянов, бунтовавших народ
израильский.
Мне ведомо, что даже Юлий Цезарь, полководец, давший
Цицерону повод сказать о нем, что судьба ничего не могла
прибавить к тому, чем он уже владел, и что наивысшая его
добродетель заключалась в том, что он только и думал, как бы
кого-то спасти или помиловать, и тот в иных случаях строго
наказывал зачинщиков мятежей.
По их примеру я требую, чтобы, прежде чем разойтись, вы
мне выдали, во-первых, милейшего вашего Марке, чья безрассудная
заносчивость явилась предлогом и первопричиною этой войны,
во-вторых, его товарищей - пекарей, которые не потрудились тут
же загладить его сумасбродство, и, наконец, всех советников,
полководцев, военачальников и приближенных Пикрохола, которые
ему кадили, которые ему советовали, которые его подбивали
нарушить границы и натворить нам таких бед.

ГЛАВА LI. О том, как победители-гаргантюисты были награждены после сражения

Как скоро Гаргантюа окончил речь, ему были выданы
зачинщики, коих он требовал, за исключением Буяна, Молокососа и
де Шваль, ибо они бежали за шесть часов до начала битвы, -
один в Аньельское ущелье, другой в Вирскую долину, а третий в
Логроньо, бежали без оглядки и без остановки, - и за
исключением двух пекарей, павших на поле брани, Гаргантюа не
сделал зачинщикам ничего дурного, он только велел им стать к
станкам во вновь открытой им книгопечатне.
Затем он приказал всех убитых похоронить с почестями в
Hуаретской долине и на Брюльвьейском поле. Раненых он велел
отправить на излечение в свой главный госпиталь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51