– Если ты не очень спешишь, – усмехнулась я, шелестя страницами, – может быть, послушаешь, что получается?
– Ради Бога, Мэгги, отпусти меня. Небо не обрушится, если я уделю лишние двадцать секунд своей личной жизни.
– Но как же я могу отдать материал в редакцию, если ты не имеешь о нем никакого представления? Хорошие дела!
Я бросила листки на стол и встала.
– Погоди, Мэгги, – сказал он нетерпеливо, – давай, читай этот чертов текст.
Я пристально посмотрела на него, а потом, прокашлявшись, начала читать.
Шелдон Шварц владеет в Гарлеме доходным домом. Городские власти перечисляют ему приблизительно тысячу двести долларов за каждую семью, которая находится на пособии. За эти деньги находящаяся на пособии Эмма Роллин и ее четверо детей снимают две комнаты на Кейтс авеню. Сантехника там неисправна, электричество подается нерегулярно, нет горячей воды и отопления. На кухне (на экране появляется кухня) потолок местами обваливается, обнажая электропроводку и сильно проржавевшие металлические балки, которые держатся только благодаря подпоркам. Все стены в трещинах, в которых то и дело показываются крысы.
– Одну минуту, – прервал меня Ник. – Это все обычное дерьмо. Что в этом материале такого, что должно потрясти мир?
Он внимательно посмотрел на меня.
– Ты спрашиваешь, благодаря чему он станет сенсацией местных новостей? – переспросила я, выдержав его взгляд.
– Мэгги!
В его голосе зазвучали грозные нотки.
– Ладно, – сказала я примирительно. – Все дело тут в ребенке.
– Хорошо, – устало кивнул он. – Прочти, что там о ребенке?
Несколько часов спустя нашей съемочной группе пришлось срочно возвратиться в квартиру Эммы. Один из ее детей выпал из окна и разбился насмерть. (На экране появляется лежащее на тротуаре тело ребенка.)
– О Господи, – воскликнул Ник и потер глаза, – как это случилось?
– В окне не было стекла.
– Сколько ему было?
– Два годика.
– Прости, Мэгги. У тебя есть версия Шварца?
– Можно прочесть? Это дальше в тексте.
– Давай!
Мы несколько раз пытались созвониться с Шелдоном Шварцем, однако это оказалось невозможным. А когда мы приехали к нему в офис, перед нашим носом захлопнули дверь. (В этот момент кто-то закрывает рукой Объектив видеокамеры.) Немного позже мы снова позвонили в офис, и нам ответили, что Шварц скоро будет и, может быть, скажет нам несколько слов. Он якобы только что звонил в офис из своего автомобиля по радиотелефону.
Ник молчал.
– Ну и что ты об этом думаешь?
– Я думаю, – медленно сказал он, – что затолкал бы ему в глотку этот самый радиотелефон.
Я пожала плечами, взяла его под руку, и мы вместе отправились в редакцию.
– Это какой-то страшный сон, – сказал Ник, качая головой.
Джек Рошанский, редактор, уже поджидал нас. В его функции входило указывать мне, что в материале следует оставить для эфира, а что должно быть отправлено в мусорное ведро. Он восседал на своем начальническом стуле перед главным монитором. У него был огромный живот, слегка подтянутый потертым индейским ремнем с черепаховой пряжкой. Мы несколько минут молчали, пока он щелкал переключателями, перематывая пленку и выставляя нужные параметры. Наконец он был готов записывать мой голос синхронно с соответствующими сценарию эпизодами, которые мелькали на экране.
– Поехали, – сказал он.
Я начала читать текст, каждые несколько секунд поднимая глаза к монитору, чтобы точно соответствовать каждому эпизоду или прерваться, когда Джек сделает мне знак. Было полшестого вечера, и у нас было только несколько минут, чтобы уложиться в расписание и выйти в эфир в шестичасовом выпуске новостей. Последняя часть моего материала, в которой Шварц звонил из машины по своему радиотелефону, сопровождалась кадрами, снятыми на Парк авеню: роскошные лимузины, проносящиеся по вечернему проспекту.
Джек Рошанский тоже кое-чего повидал за свои двадцать лет работы на телевидении. День за днем перед его глазами проходила мрачная сторона жизни Нью-Йорка. Однако он был потрясен, когда увидел разбившегося ребенка, который, скорчившись, лежал на тротуаре. Последний раз щелкнув кнопкой на своем пульте, Джек в сердцах отматерился. Потом он поднялся.
Ник тоже встал, и сигарета у него во рту дрожала.
– Вот сукин сын, – пробормотал он.
– Такова жизнь, – печально сказал Джек. – Богатые становятся богаче, а бедные вымирают.
Это был тот редкий случай в практике телевизионных новостей, когда отснятый материал подавался как есть – без каких-либо комментариев ведущего, без обычных для телевидения приемов, которые должны были усилить впечатление от репортажа. Как ни трагичен был этот материал, он был идеальным репортажем, который не нужно было перекраивать и интерпретировать. Все было ясно без лишних слов.
– Ты идешь, Мэгги? – спросил Ник.
– Да. Мы встречаемся с Эриком у него в офисе. Там что-то вроде вечеринки для персонала по случаю Валентинова дня.
– Если хочешь, я тебя подвезу, – сказал он, торопливо направляясь к своему кабинету. – Мне это по пути.
– Я иду через секунду, – сказала я, бросаясь за свою стеклянную перегородку.
Ник уже ждал меня на выходе из отдела новостей, пока я слегка подкрашивала губы и пробегала расческой по волосам.
– А где сегодня Брайн? – спросил он, когда мы направлялись к лестнице.
Я уже давно не скрывала от него мой роман с Брайном Флагерти. У нас было много разговоров на эту тему, когда мы задерживались в редакции после работы, и Ник советовал мне бросить Эрика и попробовать начать новую жизнь. Бесконечные разговоры за бесчисленными чашками кофе в кафетерии Ай-би-эн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130