И вот Ванька Степной решает порезвиться сам и нас позабавить.
Он бросает украдкой взгляд на учительницу, видит, что она занята вязаньем, и начинает строить такие рожи, так кривляется, что мы не можем удержаться от смеха.
— Это что такое? —строго спрашивает Варвара Павловна.
Она смотрит на нас, но мы сидим как миленькие. И невинней всех рожа у Ваньки Степного. Он усердно, не поднимая от парты головы, пишет упражнение. Варвара Павловна успокаивается и снова принимается за вязанье. Но Ванька Степной тоже берется за свое. Он корчит новые рожи, и мы снова прыскаем.
— Нет, это просто невозможным становится! — вскакивает с табуретки учительница.— Я заставлю вас быть серьезными!
Она подбегает к нам, смотрит на нас испытующе, стараясь понять, кто поднял шум, но мы все уткнулись в тетради. Учительница снова усаживается за вязанье. Но не проходит и двух-трех минут, как в классе раздается новый взрыв смеха: Ванька такую рожу сделал, что мертвый расхохочется.
Учительница как буря летит к нам.
— Сию же минуту скажите, почему вы смеетесь, иначе я вас до вечера домой не отпущу! — грозит она нам.
— Варвара Павловна, это все Степной,— сказал кто-то тиха.
Этого было достаточно: учительница знала, что мог сделать Степной. Ведь это не первый случай, когда он изводит се.
— Ах, ты опять за свое, негодяй? Марш сию же минуту за печку, сиди там, болван, один! — говорит она Степному.
И она подняла его с места и усадила за голландскую печь, где стояла парта второго класса. И снова тишина, мы снова пишем, а учительница вяжет. Но Ванька Степной, скрытый от учительницы печкой, продолжает и тут свое. Он становится на парту головой, ноги задирает вверх и опять корчит рожи. Ну как же нам было утерпеть?
Варвара Павловна наконец поняла, в чем дело. Тихо, как кошка к мыши, подкралась она к печке и так быстро очутилась перед Ванькой, что тот не успел опомниться...
Мы думали, что учительница сейчас начнет бить Ваньку. Но Варвара Павловна вдруг сама расхохоталась.
— Ох и дубина! Вот уж осел так осел! — сказала она.
Ванька Степной так сконфузился, что после долго не принимался за свои проказы. А тут мы еще доняли его, недели две называя «дубиной» и «ослом». Это никому не понравилось бы...
Было у нас много и лентяев. Первый из них — Алеша Степашин. Алешка ходил в школу лет шесть, но так: день в школе, два на улице. Он очень любил кататься на санках и на коньках. Но из дому утром выходил аккуратно, каждый день, поэтому отец его, дядя Филипп, по прозвищу Полячок, был уверен, что Алешка учится исправно.
Как-то раз, в воскресенье, мы зашли к Алешке. Дядя Филипп лежал на печке.
— Ну, ребятки, как дела? — спрашивает он нас.
— Ничего, дядя Филь,— отвечаем мы ему.
— Ничего — это плохо! Как вы учитесь? Умеете ли чихать?
— Немножко умеем.
— Немножко? А вот Алешка мой не немножко, а как следует читает. Ну-ка, сынок, почитай!
Алешка берет букварь, моргает нам: дескать, смотрите, если кто из вас засмеется, тому плакать потом придется — а он был очень сильный,— и начинает читать. В наших букварях слова были подобраны на буквы. Например, если мы проходили букву «м», то и слова были все больше с этой буквой: «мама, Маша, Малаша». А если буква «ф», то: «сарафан, картофель, фуражка» и другие — все с буквой «ф».
И вот Алеша начинает читать. Нараспев, немножко плаксиво, как у нас почти все тогда читали, но бойко, без запинки.
— «Картофель, сарофсль! Бурофель, мурофель! Сардо-фель, нарофель!»
Он порет несусветную чепуху. Мы еле удерживаемся от хохота, а отец Алешки умиленно слушает: он неграмотный и думает, что все это так и написано в букваре.
— Вот как надо читать,— говорит нам дядя Филипп.— Ну, молодец, сынок! Хватит! А теперь иди погуляй.
И мы бежим с Алешкой гулять, кататься с горы и на коньках. Тут уж Алешка был первый среди нас. Но по учению у нас не было равных Тимохе Козиная Смерть. Этот бледный высокий парень был тоже старше меня года на три, но шел впереди меня только на один класс. Он ходил в школу из своей деревни за пять верст. Тимоха не шалил, был всегда серьезен, решал любые задачи, хорошо читал и писал; наша учительница души в нем не чаяла. Он помогал ей даже учить нас—проверял наши работы. Все думали, что из него потом выйдет большой ученый. Но Тимохе не пришлось дальше учиться. Он пошел работать, сначала дровосеком, а потом на стекольный завод. У него не было отца, он был старший в семье, надо было кому-то зарабатывать на хлеб, кормить мать и братишек.
Выли у нас и другие ребята в школе, чем-нибудь да примечательные, так что Вася Легкий ничем не выделялся, наоборот — он в школе был скромней скромного.
Чему мы учились в школе? Прежде всего читать, писать и задачи решать. Задачи далее в третьем классе были несложные, и мы проосвали сами сочинять потруднее.
Чтение также не было трудным. Мы проходили в первом классе только букварь, во втором — первую книгу для чтения, а в третьем — вторую. Некоторым этого было мало, и они брали книжки для чтения из школьной библиотеки. Библиотечка была маленькая, она вся помещалась в небольшом шкафу. Книги в ней всё больше про святых и преподобных — школа-то наша была церковноприходская, подчинялась попам и архиерею. И главным предметом у нас в школе считался церковнославянский язык, на котором были написаны все церковные книги.
Вот этот церковнославянский язык и был мукой для большинства ребят. Ведь надо было не только понять церковнославянскую азбуку и научиться читать псалтырь и другие священные книги, смысл которых нам не был ясен, но нас заставляли еще заучивать наизусть молитвы, малопонятные для нас тропари и кондаки, учили петь, как поют в церкви дьячки и певчие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55