На нашей Сивке еще ничего нет, но мы еще и не знаем, какова она нравом. Может быть, она и тихая, добрая лошадка.
Вот и Стефанов покос. Это большой луг, который когда-то расчищал какой-то Стефан. Луг длинный и извилистый, вокруг лес и болота, а посередине его — вязы, липы и дубы. Они стоят одиночками, как стога сена.
Дядя Мосей подъезжает к старому кряжистому дубу и слезает с коня. Вслед за ним слезаем и мы. Ребята, обогнавшие нас, уже пустили своих коней на луг и подходят к дяде Мосею.
— Дядя Мосей, а где будут станы? — спрашивают дни.
— Один тут, другой — вон под тем вязом,— говорит он. Горюшко мое! Оказывается, мы разделились на два стана, каждый стан раскладывает свой костер, и Вася Легкий — в другом стане. Он и там уже за атамана, хотя в их стане есть ребята и постарше его. А я в одном стане с Уль-чей. Станы разделены по порядку дворов. А мне так хотелось быть вместе с Легким!
В нашем стане два атамана: Володька Монахов и Фанас Хмызик. Они самые взрослые и самые сильные из ребят. Володьке идет шестнадцатый год, Хмызику — пятнадцатый. Они друзья. Володька придурковатый парень, но простой и добрый. Хмызик низенького роста и такой крепыш, что может любого побороть. Он веселый, любит и посмеяться и дело любит. Он всегда чем-нибудь занят: или лапоть плетет, или веревки из лыка вьет,— без дела не может часу прожить.
Легкий со своими ребятами подался к вязу, стоявшему на другом конце луга, а мы остались под дубом. Мы сложили оброти и уздечки в общую кучу и пошли вслед за атаманами в лес дрова собирать для костра. Топлива надо было заготовить на всю ночь. Искать в темноте дрова, да еще сухие, не так-то легко. Но наши атаманы люди опытные. У них есть и топоры; они ударят но. дереву обухом и по звуку определят, сухое оно или сырое. И, быстро срубив дерево, мельчат его на части.
— Тащи, ребятки! — кричат они нам.
И мы, как муравьи, тащим дрова и хворост к дубу. По пути попадается сухой хворост, мы и его тащим к стану. И вот запылал костер, а вокруг него закипела жизнь.
Ребята прыгают, кричат, прислушиваясь к своему эху, кое-кто уже поссорился и готов начать потасовку. Картежники затевают игру в карты. Те же, кто любит всякие истории, просят дядю Мосея рассказать им сказку.
— Да ну вас! Все сказки да сказки! Ложитесь-ка лучше спать, а то завтра вас не добудишься,— упирается дядя Мосей.
— Дядя Мосей, милый, ну только одну-однущую, а? — умоляем мы его.
— Ну какую я вам расскажу? Ведь я вам уже все порассказал.
— Да нет же, у тебя их много. А если не хочешь рассказывать новую, расскажи какую-нибудь старую, нам все равно интересно,— пристают ребята.
Дядя Мосей видит, что без сказки мы не успокоимся, и сдается.
— А, что б вас! Ну ладно, расскажу одну, только потом уж больше не приставайте.
И он начинает рассказывать.
Голос у него басистый и глуховатый, каждое слово западает в душу.
— «На берегу реки Москвы стоял дом боярина Морозова...»
«Да ведь это же не сказка, а роман Алексея Толстого «Князь Серебряный», я же сам его читал,— догадываюсь я с первых же слов.— Кто же и когда прочел его дяде Мо-сею — ведь сам-то он неграмотный — и как он мог запомнить всю книгу почти слово в слово?»
А дядя Мосей говорит и говорит, мы все слушаем да слушаем; сидим как зачарованные. К нам подсаживаются и другие ребята, даже картежники бросают свою игру.
А ночь все длится, теплая и ласковая. Колокольчики на шеях лошадей переговариваются меж собой разноголосо. У одних звон глухой и низкий, как голос дяди Мосея, у других нежный, как у наших девочек, кроме Ульчи — у той, несмотря на то что она сама маленькая, голос грубоватый,— у третьих четкий, серебристый, как у птичек синичек. А бубенцы бубнят по-своему, словно они недовольны, что их привязали к лошадиным шеям.
Соловьи в болоте сыплют свои серебряные трели, а в лесу грустно стонут кукушки.И все небо усыпано звездами. Мы не замечаем времени, мы все в сказке. Кое-кто уже заснул под мерную речь дяди Мосея, но уж мне-то не уснуть.
Хотя я и знаю, что случится с князем Серебряным, с боярином Морозовым и его молодой женой, а все равно слушаю, так хорошо говорит дядя Мосей.
Но вот Полкан зарычал и поднялся.
— Волки! — настораживается дядя Мосей и прерывает свой рассказ.
А Полкан уже не рычит, а злобно лает и идет от костра в темь. Дядя Мосей, Володыса, Хмызик и еще несколько смельчаков, захватив горящие головешки, идут вслед за Полканом. Мы, кто потрусливей, сидим ни живы ни мертвы.
— Сейчас он стрельнет,— говорит кто-то из ребят.
И тут на самом деле раздается такой оглушительный выстрел, какого я в жизни не слыхал. Эхо покатилось по болотам и лесам...
Дядя Мосей и ребята с Полканом возвращаются к костру.
— Ушли, побоялись,— говорит дядя Мосей.— Но у кого есть жеребята-сосунки, с завтрашней ночи чтоб привязывали их на колышки возле стана, иначе я не отвечаю за них. Волки всегда в первую очередь сосунков режут.
— А помнишь, дядя Мосей, как в позапрошлом году они жеребца Жбанковых повалили? Пока мы с тобой и Полканом добежали, из него и дух вон,— вспоминает Хмызик.
— Больших они берут только в конце лета, под осень, когда голодней становятся. Под осень они смелей и лютей. Ну, ложитесь-ка спать, а я на тот стан схожу, скажу и там ребятам, чтоб привязывали сосунков.
И дядя Мосей, помахивая трещоткой, уходит на другой стан.
Ребята укладываются спать. Кто устроился возле самого костра, а кто поближе к дубу. Первые ложатся головой на оброти и уздечки, а остальные кладут голову на ноги спящих, как пчелы в рою. Я тоже ложусь, положив голову на чьи-то ноги, но уснуть долго не могу. Мне все кажется, что вот-вот к нам подкрадутся волки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55