вывернул веки, задвигал челюстями справа налево и высунул
наполовину язык. Затем раскрыл левую руку, но так, что средний
ее палец по отношению к ладони занял положение
перпендикулярное, и приставил ее к штанам вместо гульфика;
правую же руку он сжал в кулак, за исключением большого пальца,
каковой палец он, просунув под правую под мышку, приставил к
спине выше ягодиц - к тому месту, которое у арабов называется
альхатим. Потом сейчас же переменил руки: правой руке придал
положение левой и приставил к тому месту, где надлежало быть
гульфику, а левой придал положение правой и приставил к
альхатиму. Эту перемену рук он повторил девять раз. После
девятого раза он привел веки в естественное их состояние, равно
как челюсти и язык; затем искоса взглянул на Козлоноса и
зажевал губами, как обезьяна или же как кролики, когда едят
овес на корню.
В ответ на это Козлонос поднял совершенно раскрытую правую
руку, затем вставил большой палец, до первого сустава, между
третьими суставами среднего и безымянного пальцев и крепко его
там зажал, прочие суставы помянутых пальцев согнул,
указательный же и мизинец вытянул. Расставив таким образом
пальцы, он положил руку Панургу на пупок, а засим, опираясь на
мизинец и указательный, как на ножки, стал двигать большим
пальцем. Мало-помалу рука его поднималась все выше и выше,
касаясь Панургова живота, области желудка, груди, шеи и,
наконец, подбородка, после чего он сунул двигающийся большой
палец ему в рот, затем почесал ему нос, а дойдя до глаз, сделал
такое движение, будто собирался выдавить их. Тут Панург
рассердился и предпринял попытку вырваться и убежать от немого.
Козлонос, однако, продолжал тереть ему большим пальцем то
глаза, то лоб, то поля шляпы. В конце концов Панург возопил:
- Эй вы, умалишенный! Оставьте меня в покое, а то я вас
изобью! Если вы не перестанете меня злить, я из вашей поганой
физиономии сделаю маску.
- Он же глухой, - вмешался брат Жан. - Он не слышит,
что ты ему говоришь, чудила ты этакий! Hабей ему харю - вот
этот знак он поймет.
- Какого черта нужно от меня этому шарлатану? - кричал
Панург. - Мои глаза ему не яички, чтобы их так давить. Яичницы
из них все равно не выйдет. Ей-богу, da jurandi, я вас сейчас
досыта накормлю щелчками впрослоечку с оплеухами!
И тут он, подавшись назад, стрельнул в сторону Козлоноса
губами.
Hемой, видя, что Панург от него пятится, забежал вперед,
вцепился в него и сделал такой знак: опустил правую руку во всю
ее длину, до самого колена, и, сложив пальцы в кулак, просунул
большой палец между средним и указательным; затем левой рукой
начал тереть себе правую руку выше локтя и одновременно то
медленно поднимал эту руку на высоту локтя и выше, то внезапно
ее опускал; и так он попеременно то поднимал руку, то опускал и
показывал ее Панургу.
Панург, озлившись, замахнулся на него кулаком, однако из
уважения к Пантагрюэлю сдержался.
Тут Пантагрюэль сказал:
- Уж если вас возмущают самые знаки, то как же вы будете
возмущены, когда узнаете, какой заключен в них смысл! Всякая
истина находит себе отклик в другой истине. Hемой утверждает и
указывает, что вы будете женаты, рогаты, биты и обворованы.
- Что я женюсь - это я вполне допускаю, - объявил
Панург, - все же остальное отрицаю начисто. И уж вы, будьте
настолько любезны, поверьте мне, что еще ни одному человеку в
мире так не везло на женщин и на лошадей, как мне.
ГЛАВА XXI
О том, как Панург советуется с одним престарелым
французским поэтом
по имени Котанмордан
- Hикогда еще не видел я человека, столь закоснелого в
своих представлениях, как вы, - молвил Пантагрюэль. - Однако
ж, дабы рассеять ваши сомнения, я готов сдвинуть гору. Вот к
какому решению я пришел. Лебеди - птицы, посвященные Аполлону,
- поют, только когда чувствуют приближение смерти, поют, по
крайней мере, те из них, что водятся на реке Меандр во Фригии
(я потому оговариваю это особо, что Элиан и Александр Миндский
пишут, будто в других местах они видели много умирающих
лебедей, но никто из них не пел). Итак, пение лебедя есть
верная примета близкой его смерти, и он не умрет до тех пор,
пока не споет. Равным образом поэты, находящиеся под
покровительством Аполлона, перед смертью обыкновенно становятся
пророками и по внушению Аполлона предсказывают в своих
песнопениях будущее.
Более того, я слыхал от многих, что всякий дряхлый старик,
стоящий одной ногой в гробу, без труда угадывает, что с нами
будет. Сколько я помню, Аристофан в одной из своих комедий
называет стариков сивиллами.
Когда мы, стоя на молу, издали завидим в открытом море
корабль с моряками и путешественниками, мы только молча за ними
следим и молим Бога, чтобы они благополучно причалили, но едва
лишь они приблизятся к гавани, как мы уже и словами и
движениями приветствуем их и поздравляем с тем, что они
достигли пристани, укрытой от бурь, и теперь снова с нами; так
же точно, согласно учению платоников, ангелы, герои и добрые
демоны, завидев людей, приближающихся к смерти, как к некоей
надежной и спасительной гавани, гавани отдохновения и покоя,
отрешившихся от земных тревог и волнений, приветствуют их,
утешают, беседуют с ними и тут же начинают обучать искусству
прорицания.
Я не стану ссылаться на примеры, какие являет нам
древность: на Исаака, Иакова, Патрокла, напророчившего Гектору,
Гектора, напророчившего Ахиллу, Полимнестора, напророчившего
Агамемнону и Гекубе, некоего родосца, восславленного
Посидонием, Калана - индийца, напророчившего Александру
Великому, Орода, напророчившего Мезенцию, и других;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63