И вот если уж таков мой удел и мой жребий (ибо не каждому
дано достигнуть Коринфа и там поселиться), то я почитаю за
должное служить и тем и другим, но только не оставаться
бездеятельным и бесполезным. Я буду состоять при землекопах,
каменобойцах и каменотесах, стану заниматься тем же, чем при
Лаомедонте занимались в Трое Hептун и Аполлон, чем занимался в
старости Рено де Монтобан: я буду прислуживать каменщикам, я
буду стряпать на каменщиков, а когда они насытятся, то звуки
моей не знающей соперниц сопелочки сопение сопунов заглушат.
Так Амфион, бряцая на лире, заложил, построил и воздвиг великий
и славный город Фивы. Для воинов же я открою свою бочку. И из
отверстия этой бочки, которая вам уже знакома по первым двум
томам (вот только я боюсь, как бы книгоиздатели умышленно
чего-нибудь там не исказили и не напутали), я отцежу им
возникшую из наших послеобеденных вольных забав изысканную
третью книгу, а за третьей последует и развеселая четвертая
книга сентенций пантагрюэлических, - я разрешаю вам называть
их диогеническими. Товарищем по оружию я этим людям быть не
могу, так буду же я им верным архитриклином, по мере скромных
сил своих спрыскивающим их возвращение из походов, и неустанным
песнословцем их славных деяний и ратных подвигов! Клянусь
страстями Христовыми, уж я в грязь лицом не ударю, скорее в
марте не будет поста, а ведь этот пакостник ни за что своей
очереди не пропустит.
Впрочем, помнится мне, я читал, что Птолемей, сын Лага,
как-то раз среди прочих трофеев своих побед показал египтянам,
при великом стечении народа, черного двугорбого верблюда и
пестрого раба, у которого одна половина тела была черная, а
другая белая, причем разделительная черта проходила не по
диафрагме, как у посвященной Венере индийской женщины, которую
тианский философ встретил между рекою Гидаспом и Кавказским
хребтом, но вертикально, каковых редкостей египтянам никогда
прежде видеть не доводилось; показал же он эти диковины в
надежде, что благодаря им любовь народа к нему возрастет. Чего
же, однако, он этим достигнул? При появлении верблюда все
пришли в ужас и в негодование; при виде пестрого человека иные
отпускали шуточки, иные громко выражали свое отвращение: это-де
мерзкое чудище, появившееся на свет только в силу случайной
игры природы. Коротко говоря, Птолемей надеялся, что он угодит
египтянам и что их естественная преданность ему от этого только
усилится, однако надежда обманула его. Только тут уразумел он,
что гораздо больше удовольствия и наслаждения получили бы они
от чего-либо красивого, изящного и совершенного, нежели от
смешного и безобразного. С тех пор и человек и верблюд были у
него в загоне, а вскорости, по небрежению и отсутствию
надлежащего ухода, и тот и другой приказали долго жить.
Пример Птолемея заставляет меня колебаться меж страхом и
надеждой, боюсь же я вот чего: а вдруг чаемое наслаждение
обернется чувством гадливости, сокровища мои превратятся в
угли, вместо туза я вытяну двойку, вместо того чтобы угодить
своим читателям, я их прогневаю, вместо того чтобы повеселить,
оскорблю, вместо того чтобы понравиться, разонравлюсь, и
кончится дело тем же, чем кончилось оно у Эвклионова петуха,
воспетого Плавтом в Горшке и Авзонием в Грифоне и других
сочинениях: этот самый петух открыл клад, за что его башке дали
по шапке. А уж если что-нибудь подобное случится, то пеняй на
себя! А коли случалось когда-нибудь прежде, то ведь может и еще
раз случиться. Hо не бывать этому, клянусь Геркулесом! Я
убежден, что все мои читатели обладают неким родовым свойством
и лично им присущей особенностью, которую предки наши именовали
пантагрюэлизмом; в силу этой особенности они никогда не
истолкуют в дурную сторону того, что вылилось из души чистой,
бесхитростной и прямой. Я знаю множество случаев, когда они,
видя, что автору уплатить нечем, принимали в уплату доброе
намерение и тем довольствовались.
А теперь я возвращаюсь к моей бочке. А ну-ка, братцы,
выпьем! Полней стаканы, друзья! Hе нравится - не пейте. Я не
из тех назойливых пьянчуг, которые принуждают, приневоливают и
силком заставляют собутыльников и сотрапезников своих хлестать
и хлестать - и непременно залпом, и непременно до чертиков, а
это уж безобразие. Все честные пьяницы, все честные подагрики,
все жаждущие, к бочке моей притекающие, если не хотят, пусть не
пьют, если же хотят и если вино по вкусу их превосходительному
превосходительству, то пусть пьют открыто, свободно, смело,
пусть ничего не платят и вина не жалеют. Такой уж у меня
порядок. И не бойтесь, что вина не хватит, как это случилось на
браке в Кане Галилейской. Вы будете выливать, а я - все
подливать да подливать. Таким образом, бочка моя пребудет
неисчерпаемой. В ней бьет живой источник, вечный родник. Таков
был напиток в чаше Тантала, изображение которого почиталось
мудрыми брахманами; такова была в Иберии соляная гора,
прославленная Катоном; такова была золотая ветвь, посвященная
богине подземного царства и воспетая Вергилием. Это подлинный
рог изобилия, изобилия веселий и шалостей. И пусть иной раз вам
покажется, что в бочке осталась одна лишь гуща, а все же дно ее
никогда не будет сухо. Hа дне ее, как в бутылке Пандоры, живет
надежда, а не безнадежность, как в бочке Данаид.
Запомните же хорошенько все, что я вам сказал, запомните,
кого именно я к себе приглашаю, чтобы после не вышло
недоразумений!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63