..
Я говорил просто так, от фонаря, потому что уже наступил день — и, видать, давно наступил. Паршивый день — серый и какой-то больной.
— Дело не в этом,— сказал мотоциклист.— Вьг брали в Париже попутчика?
Черт! Моя задница тут же захлопала половинками. Быстро же они меня вычислили! К счастью, мотоциклисты, похоже, плохо разглядели мою физиономию, или же она порядком изменилась от ударов толстяка.
— Да, — сказал я. — Было дело, подсадил одного братишку. Он обломался, ну, и...
— Это он вам все наплел: на самом деле это опасный преступник, бежавший из тюрьмы. Настоящий убийца. Куда он делся?
— Я его высадил в Аваллоне.
— Почему?
— Остановились пожрать. Потом он вышел покурить или нужду справить. Пришел и говорит, что его согласился подбросить какой-то турист. Оно и понятно: на легковушке-то быстрее, чем на моем паровозе.
Мотоциклисты набычились. Они-то, небось, уже воображали, как притащат с собой старину Капута и загребут поздравления, повышения, гип-гип-ура, портреты в газетах. А тут — на-ка, выкуси, птичка улетела!
— Преступник, говорите? — пробормотал я. — Ну и дела! Я-то думал, коллега... До чего ж люди притворяться умеют!
— Вы видели машину, в которую он сел?
— Да.
— Что за машина?
— Серый "пежо".
— Ах, вот как?
— Ага...
— А номер случайно не записали?
— А на кой черт? Если я начну записывать все, что по дороге попадается, этим записям конца и края не будет. Помню только, что регистрационные цифры 75.
— Это уже кое-что,— сказал первый мотоциклист. Он записал липовый номер в свой блокнот: это
какую же дырявую башку надо иметь, чтоб не запомнить такую элементарщину!
Пока он писал, второй спросил меня:
— А что это с вами стряслось?
Я поднес руку к лицу: на нем и вправду живого места не было.
— Не попал на подножку, когда слазил. Ночью, знаете, все не слава богу...
— Ну что ж, могло быть и хуже,— участливо брякнул он.
— Это уж точно!
Первый уже укладывал блокнот в карман, сунув карандаш в переплет.
— Как приедете в Ниццу, зайдите в комиссариат для записи показаний.
— Хорошо.
— Кстати, мы уже звонили вашему шефу.
-На фига?!— завопил я.— Хотите, чтоб меня выперли? Старикашке! строго-настрого запрещает нам брать, пассажиров!
— Впредь будете осторожнее. Вот скотина, а!
— Да откуда же я знал, что он...
— До свиданья!— перебил мотоциклист и по-отечески кивнул головой, будто предупреждая: "Смотри, парень, без фокусов, не то сцапаю когда-нибудь па вираже..."
Но я-то Как раз не хотел, чтоб они меня сцапали, эти черти на колесиках!
Об этом я думал, глядя, как они один за другим удаляются по голубом дороге, похожие на игрушки из универмага.
Я знал, что мне не поздоровится, если я надолго засяду в этом грузовике. Через час-другой эти легавые усекут где-нибудь мою рожу — благо, ее показывают по всем каналам — и обман раскроется.
Я завел свою колымагу и притопил на полную. Но этот чертов шкаф будто топтался на месте. "Ягуар" мне был нужен, да и то...
Я добрался до Шаньи и на окраине города свернул на грунтовую дорогу. Я поставил грузовик вдали от шоссе, за густыми деревьями, чтобы его не сразу нашли, потом вернулся на дорогу и принялся голосовать.
Вскоре остановился один чудик-швейцарец, который ни фига не прорубал по-французски. Я попросил высадить меня в Шалон-де-Саоне; шоссе начинало вредить моему здоровью.
В Шалоне я купил себе новые тряпки в дремучем пригородном магазинчике, где наверняка не читали газет. Я вышел оттуда похожим на принарядившегося к празднику фермера, но меня это не смущало.
Мягкая шляпа, зеленые солнцезащитные очки — и я изменился достаточно, чтобы сунуться на вокзал. Мне повезло: через десять минут после моего появления в туннельном доме поезд уже уносил меня в Марсель.
Путешествие прошло без инцидентов. Я храпел в своем углу напротив старенького седого кюре. В ручонке он, как и полагается, держал молитвенник, но почему-то предпочитал глазеть на пейзаж.
В два часа дня я приехал в Марсель, а в три уже зацапал автобус на Сен-Рафаэль. Я чувствовал себя прекрасно:
успел схоДить побриться к марсельскому брадоскребу. В Марселе, городе, чья история уходит корнями в античность (как пишут спортивные журналисты, чьи авторучки всегда до отказа заправлены дежурными штампами), парикмахерам не в диковинку брить парня в синяках и со ссадиной на скуле.
Цирюльник, добродушный грек, побрил меня, стараясь не задевать ссадины и рассказывая, о предстоящем матче Реймс-Марсель, который должен был наделать шума в следующее воскресенье. По мне, так лучше такой разговор, чем сами знаете какой. Чтобы ему угодить, я сказал, что ничуть не сомневаюсь в победе марсельцев, и он тут же бесплатно пшикнул на меня облачком лавандовой воды...
Я вышел из автобуса на пересечении с дорогой в Гримо. В этом месте есть заправка, и я без труда нашел тачку, ехавшую в Сен-Тропез.
Солнце лупило вовсю, и Средиземное море изо всех сил старалось выглядеть, как на плакате в бюро путешествий. Жить было хорошо.
А Эмма-то, небось, и в ус не дует, думал я. Знай себе щелкает денежки, добытые благодаря такому идиоту, как я, которому палач едва не устроил великую стрижку... Правда, узнав, что я решил проветриться, она должна была чуток погрустнеть.
В Сен-Тропезе я поехал прямо в порт — в приморских городах иначе не бывает — и устроился на террасе кафе "Сенекье".
Тут уже начал попадаться англичашка; но не тот, что трясется над отпускными, а другой — богатенький психованный педик, приехавший поохотиться под ласковым южным солнцем на малолетних рыбаков и чистильщиков. Я заказал пастис и разнежился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135