Н
ебритый, в исцарапанных сапогах, в грязных военных брюках, в потрепанной
дымчатой твидовой куртке и измятой фетровой шляпе, он нашел свободное ме
сто и поставил под ноги кувшин.


ЧАСТЬ ПЯТАЯ

1

«…А поскольку сущность весны Ц это одиночество, легкая грусть и чувство
некоторого разочарования, я полагаю, что очищение переживается значите
льно острее, если для большей полноты ко всему этому добавить еще и извес
тную долю ностальгии. Когда я дома, мне всегда приходят на память яблони, и
ли зеленые лужайки, или цвет моря где-нибудь в далеких краях, и я предаюсь
грусти оттого, что не могу находиться везде одновременно, и еще оттого, чт
о в одной весне нельзя изведать все вместе, сразу, как уста всех женщин мир
а у Байрона
…как уста всех женщин мира у Байрона. Ц Имеется в виду 27-я стро
фа шестой песни «Дон Жуана»:

Люблю я женщин и всегда любил

И до сих пор об этом не жалею.
Один тиран когда-то говорил:
«Имей весь мир одну большую шею,
Я с маху б эту шею разрубил!»
Мое желанье проще и нежнее:
Поцеловать (наивная мечта!)
Весь милый женский род в одни уста.

(Перевод Т. Гнедич)
. Но теперь я, кажется, обрел цельность и сосредоточился на одном впо
лне определенном предмете, что, очевидно, свидетельствует в мою пользу».
Перо Хореса остановилось, сам оп вперил взор в страницу, испещренную его
почти совершенно неразборчивыми каракулями, а изысканные слова, которы
е он только что написал, все еще звучали в его мозгу, причудливо и немного
грустно, между тем как он сам покинул свой письменный стол, и комнату, и го
род, и всю ту грубую, крикливую новую обстановку, в которую забросила его с
удьба, и его неуемная фантастическая ущербность уже опять беспрепятств
енно витала в пустынных запредельных далях, соединив там воедино все сво
и несовместимые элементы. На толстых плетях, увивавших карнизы веранды,
уже, наверно, набухают сиреневые бутоны, и он без всякого усилия ясно увид
ел знакомую лужайку под виргинскими можжевельниками, сверкающую белым
и и желтыми звездами нарциссов и жонкилей, между которыми в ожидании сво
ей очереди зацвести стоят высокие гладиолусы.
Но тело его оставалось недвижимым, и рука с остановившимся пером замерла
на исписанном листе. Бумага лежала на желтой полированной поверхности е
го нового письменного стола. Стул, на котором он сидел, тоже был новый, как
и вся комната с ее мертвенно-белыми стенами и панелями под дуб. Целый день
в ней палило солнце, не умеряемое никакими шторами. Ранней весною это был
о даже приятно, как, например, сейчас, когда солнечные лучи вливались в ком
нату через выходившее на запад окно, освещая письменный стол, на котором
цвел белый гиацинт в глазурованном глиняном горшке. Задумчиво глядя в ок
но на толевую крышу, как губка, впитывавшую и излучавшую зной, за которой,
прислонясь к кирпичной стене, стояла кучка усыпанных жалкими цветками а
дамовых деревьев, Хорес со страхом думал о ясных летних днях, когда солнц
е будет раскалять крышу прямо у него над головой, и вспоминал темный затх
лый кабинет в своем доме, где всегда тянуло ветерком, где сомкнутыми ряда
ми стояли нетронутые пыльные книги, которые даже в самые знойные дни, каз
алось, излучали прохладу и покой. И, думая обо всем этом, он снова отвлекся
от той вульгарной новой обстановки, в которой пребывало его тело.
Перо опять задвигалось по бумаге.
«Вероятно, для множества людей, которые ютятся в темных норах, как кроты, и
ли живут, как совы, не нуждаясь даже в пламени свечи, сила духа Ц в конечно
м счете всего лишь жалкая имитация чего-то действительно ценного. Но не д
ля тех, кто носит мир в себе, подобно пламени свечи, несущему свет. Я всегда
был во власти слов, но мне кажется, что, слегка обманув собственную трусос
ть, я могу даже придать ей некоторую уверенность. Полагаю, что ты, как всег
да, не сможешь прочитать это письмо, а если даже ты его прочтешь, оно тебе н
ичего не скажет. Но все равно ты выполнишь свое предназначенье, о целомуд
ренная дева тишины»
…о целомудренная дева тишины. Ц строфа стихот
ворение английского поэта-романтика Джона Китса (1795-1821) «Ода греческой ваз
е» (1820).
.
«Ты была счастливее в своей клетке, правда?» Ц подумал Хорес, читая напис
анные им слова, в которых он, как обычно, перемывал косточки одной женщины
в доме другой. В комнату внезапно ворвался легкий ветерок; он принес с соб
ой чуть сладковатый запах белой акации; бумага на столе зашевелилась, он
встрепенулся и, как человек, внезапно пробудившийся от сна, посмотрел на
часы, сунул их на место и стал быстро писать дальше:
«Мы очень довольны, что маленькая Белл с нами. Ей здесь нравится; в соседне
м доме целая орава белобрысых девчушек с косичками мал мала меньше, пере
д которыми маленькая Белл, по правде говоря, немножко задирает мое, она им
покровительствует, как, впрочем, ей и надлежит по праву старшинства. Когд
а в доме есть дети, вое выглядит совершенно иначе. Очень жаль, что они не пр
едусмотрены в квартирах, которые сдаются внаем. Особенно такие, как мале
нькая Белл Ц серьезная, лучезарная, как-то удивительно рано и быстро раз
вившаяся. Но ведь ты ее почти не знаешь. Мы оба очень довольны, что она с нам
и. Я думаю, что Гарри…» Перо остановилось, и, не выпуская его из поднятой ру
ки в поисках слов, которые так редко от него ускользали, Хорес вдруг понял
, что говорить неправду о других можно, легко и быстро импровизируя, тогда
как неправда, сказанная о самом себе, требует и осмотрительности и тщате
льного выбора выражений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121