Светлые глаза, опушенные ресницами вдвое гуще, чем у Сари, обиженно моргнули:
– Как это?
– А так. Получишь домашнее задание и поплотничаешь маленько. Если, конечно, не внимешь моим отчаянным мольбам. Все ясно?
Соден вздохнул, опуская голову:
– Ясно.
– И нечего дуться!
Ответом послужило молчание, не слишком покорное, но и не протестующее, а нож был убран. Куда-то под стол. Чтобы не раздражать старшего брата, поутру покинувшего постель в настроении… Точнее, в полном отсутствии настроения.
Начнем с того, что я проснулся позже всех домочадцев (принцесса не в счет: ей даже после пробуждения полезно было оставаться в лежачем положении подольше, потому что опыты по управлению стихиями даром для неокрепшего тела и духа не проходят, уж что-что, а сия непреложная истина была мне хорошо известна). Так вот, я проснулся последним. Встал, соответственно, еще позже, и к моменту появления на кухне оказался на волосок от того, чтобы остаться без завтрака. Голодный желудок – не самое приятное и полезное ощущение, но… Аглис меня задери! Придется поголодать. Сегодня, завтра, послезавтра и сколько понадобится. Потому что хмель быстрее одерживает победу над сознанием натощак. Стало быть, остается лишь хмуро следить за скоростью исчезновения свежевыпеченных пирожков в пастях младших братцев.
– Малыш, ты заболел?
Моя заботливая матушка – хрупкая и безобидная с виду сорокалетняя женщина с лицом селянки-простушки. На самом деле она выносливее быка и упрямее ослицы, но пожалуй, только обладание упомянутыми качествами и помогло Кауле пережить то, что она пережила, не в последнюю очередь – по моей вине.
Когда она перестанет называть меня «малышом»?!
– Нет, матушка, все хорошо.
Прохладная ладонь Каулы дотронулась до моего лба.
– Жара вроде нет… Но какой-то ты бледненький.
– Я плохо спал.
Матушка всплеснула руками:
– Так сказал бы: заварила бы травок! Только… не рано ли?
Действительно, рановато. Полнолуние ожидается аккурат через ювеку, считая от сегодняшнего дня, и по всем канонам меня еще не должны мучить кошмары. Да и не мучили, но рассказывать, чем занимался полночи, не буду. Ни матушке, ни братьям, ни Ливин, которая вопросительно поглядывает на меня с другой стороны стола.
Обидел девушку… Нехорошо. Узнала бы Локка, прибила бы: рука у толстушки тяжелая, особенно, когда требуется вступиться за женскую честь.
– Почему ты ничего не ешь? – Продолжила волноваться матушка.
По необъяснимой причине прием пищи в утренние часы почитается самым необходимым действом в жизни, а я, признаться, крайне редко способен затолкать в себя с утра хоть что-то: так и ухожу на службу, не жравши. Зато потом, после часовой прогулки пешком, чувствую зверский голод, требующий немедленного поступления еды в желудок. Замкнутый круг получается, но разорвать его – не в моих силах. Лениво, хотя и сознаю всю глупость собственного поведения. Ладно, вот женюсь, возьмусь за ум и тогда…
– Не хочется.
Каула насмешливо прищурилась:
– Голова болит?
О, удобная причина развеять подозрения!
– Не без того.
– Ты слишком много выпил.
Не обвинение, но и не одобрение. Правда, дальше ничего не последует: матушка, в глубине души считая меня несмышленым ребенком, все же не вмешивается в мою жизнь по таким пустякам, как принятие горячительного. Наверное, пример отца отбил у нее охоту упрекать мужчин в желании крепко выпить…
Он был ветераном Болотной войны, заработавшим кровавым трудом почет и уважение односельчан, пенсию от имперского казначейства, глубокий надрывный кашель и приступы судорог, сводившие конечности. Спасение было только одно: крепкий темный эль по вечерам. Поначалу Каула пробовала мягко бороться с сей «пагубной страстью», но потом признала, что лучше позволить мужу напиться, чем слышать в ночи его стоны и бессильно кусать губы. А еще матушка опасается, что болезнь отца всегда жила в его крови, и сыновья могли унаследовать склонность к подобным припадкам. Честно говоря, я тоже этого опасаюсь: с моим владением телом не хватало еще время от времени корчиться в судорогах…
Что это? Кажется, Ливин собирается возразить? Верно, она же видела меня вчера и прекрасно знает, что если хмель и был, то совсем незаметный. Нет, нельзя позволить раскрыть обман:
– Да, матушка. Слишком много.
Взгляд прозрачных зеленых глаз становится растерянно-осуждающим. Мол, зачем берешь на себя несуществующую вину?
Улыбаюсь в ответ, стараясь вложить в беззвучное движение губ одновременно просьбу о прощении и благодарность за попытку выступить в мою защиту. Девушка перестает хмуриться, но понимание не приходит, и ее глаза обещают: ты все расскажешь. Расскажу. Наверное. Может быть.
– Все равно кушать надо! – Не унимается Каула.
– Я поем, матушка. Попозже, хорошо?
– Только не забудь разогреть, – напоминают мне основной закон здорового питания: «Горячая пища жизненно необходима».
Нет, пора менять тему, иначе я не удержусь и набью-таки желудок едой!
Спрашиваю у всех присутствующих за столом:
– Чем займетесь сегодня?
– Посмотрим, как город готовится к празднику, – ответила за всех Каула.
Ага, это означает: прочешем мелким бреднем еще не посещенные лавки. Ну и чудно!
– Только все деньги сразу не тратьте.
– Почему?
В некоторые моменты я забываю, что моя матушка – взрослая женщина, потому что она обожает вести себя, как маленький ребенок. Вот сейчас, к примеру, обиженно распахнув глаза.
– Потому что до начала Зимника целых три дня, и главные события еще впереди. Как и главные траты. Поверьте, в праздничную ювеку будет, куда девать монеты!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123