п.), но и от эмоционально-волевой действительной
утвержденности ее, неизбежно разложится конкретная единственность и нудительная
действительность мира, он распадется на абстрактно-общие, только возможные
моменты и отношения, могущие быть сведенными к такому же возможному,
абстрактно-общему единству. Конкретная архитектоника переживаемого мира
заменится [?] не-временным и не-пространственным и не-ценностным систематическим
единством абстрактно-общих моментов. Каждый момент этого единства внутри системы
логически необходим, но сама она в целом только относительно возможна; только в
соотнесении со мной - активно мыслящим, как поступок моего ответственного
мышления, она приобщается действительной архитектонике переживаемого мира, как
момент его, укореняется в действительной ценностно-значимой единственности его.
Все отвлеченно-общее не есть непосредственно момент переживаемого
действительного мира, как этот человек, это небо, это
___________
39 О риторическом понимании времени и пространства см. мою статью в ј1 журнала
"Риторика" "Подступы к типологии речи (современность Аристотеля и
Розенштока-Хюсси)". - С.61-75.
135
дерево, а косвенно, как содержательно-смысловая сторона этой действительной
единственной мысли, этой действительной книги; только так она жива и причастна,
а не в себе в своем смысловом самодовлении. (125)
Возможно создать текст (говоря терминами риторики, несколько замутненными
употреблением современной лингвистики) только в определенном времени и
определенном пространстве и определенной системе ценностей, т.е. в определенной
социальной среде, как будет конкретизировать Бахтин под маской. Нельзя создать
текст вообще, а только телеологически, нудительно, под давлением моей
причастности бытию. Можно, конечно, изобразить из себя литератора-сверхчеловека
с волшебной горы независимого творчества, но это самопредставительство всегда
будет относительным и недолгим в своих же собственных глазах. Хотя в России
такая позиция, связанная с вытеснением риторики в пользу поэтики-эстетики, для
многих, к сожалению, затянулась в XX веке.
Но ведь смысл вечен, а эта действительность сознания и действительность книги
преходящи? Но вечность смысла, помимо его реализации, есть возможная
не-ценностная вечность, не-значимая. Ведь если бы эта в себе [?] вечность смысла
была действительно ценностно значимой, был бы излишен и не нужен акт ее
воплощения, ее мышления, ее действительного осуществления поступающим мышлением,
только в соотнесении с ним вечность смысла становится действительно ценной -
значимой. Только в соотнесении с действительностью становится вечный смысл
движущей ценностью поступающего мышления как момент его: ценностная вечность
этой мысли, этой книги. Но и здесь ценностный свет заемный: нудительно ценна в
последней инстанции действительная вечность самой конкретной действительности в
ее целом: этого человека, этих людей и их
136
мира со всеми действительными моментами его; отсюда загорается ценностным светом
и вечный смысл действительно осуществленной мысли. (125-126)
Бахтин от противного доказывает неценностность вечного в себе смысла, ибо тогда
не нужен был бы акт ее воплощения, ее мышления, ее действительного осуществления
поступающим мышлением. А что это за акт, как не словесное действие?
Все, взятое независимо, безотносительно к единственному ценностному центру
исходящей ответственности поступка, деконкретизируется и дереализуется, теряет
ценностный вес, эмоционально-волевую нудительность, становится пустой
абстрактно-общей возможностью. (126)
Это к проблеме потери центра в постмодернизме. Центр пустых возможностей,
разумеется, условен, безусловен центр активности человека в его воплощении.
С единственного места моей причастности бытию единые время и пространство
индивидуализуются, приобщаются как моменты ценностной конкретной единственности.
С точки зрения теоретической пространство и время моей жизни - ничтожные
(отвлеченно-количественно; но участное мышление обычно влагает сюда ценностный
тон) отрезки единого времени и пространства, и, конечно, только это гарантирует
смысловую однозначность их определений в суждениях; но изнутри моей причастной
жизни эти отрезки получают единый ценностный центр, что и превращает
действительные время и пространство в единственную, хотя и открытую,
индивидуальность. (126)
Метаморфозы. Как действительность превращается
137
в единственность, а время и пространство в индивидуальность. Смысл этих
метаморфоз неразрешим на нериторических путях.
Математическое время и пространство гарантирует возможное смысловое единство
возможных суждений (для действительного суждения нужна действительная
эмоционально-волевая заинтересованность), а моя действительная причастность им с
моего единственного места - их безысходно-нудительную действительность и их
ценностную единственность, как бы наливает их кровью и плотью; изнутри ее и по
отношению к ней все математически возможное время и пространство (возможное
бесконечное прошлое и будущее) ценностно уплотняется; из моей единственности как
бы расходятся лучи, которые, проходя через время, утверждают человечество
истории [?], просквожают светом ценности все возможное время, временность как
таковую, ибо я действительно причастен ей. Такие временно-пространственные
определения, как бесконечность, вечность, безграничность, которыми пестрит наше
эмоционально-волевое участное мышление в жизни, в философии, в религии, в
искусстве, в их действительном употреблении отнюдь не являются чистыми
теоретическими (математическими) понятиями, но живы в мышлении моментами
ценностного смысла, который им присущ, загораются ценностным светом в
соотнесении с моей причастной единственностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53