В час незабвенный, в час печальный
Я долго плакал пред тобой.
151
И час и его эпитеты (незабвенный, печальный) и дам него и для нее событийны,
обретают вес в ее и в его временном ряду детерминированной смертной жизни. Но
его эмоционально-волевой тон преобладает. В соотнесении с ним ценностно [нрзб]
этот временной момент как ценностно заполненный разлукой час его единственной
жизни. (132-133)
Время - событийно, причем оно приобретает событийность именно в речевом
воплощении (эпитеты - событийны одновременно) как час, момент речевого общения.
В первой редакции и начало было дано в ценностном контексте героя:
Для берегов чужбины дальней
Ты покидала край родной.
Здесь чужбина (Италия) и родной край (Россия) даны в эмоционально-волевом тоне
автора-героя. В соотнесении с ней то же пространство - в событии ее жизни -
занимает [?] противоположное место. (133)
Мои хладеющие руки
Тебя старались удержать.
В ценностном контексте героя. Хладеющие руки старались удержать в своем
пространственном окружении, в непосредственной близости к телу - единственному
пространственному центру, который осмысляет, ценностно уплотняет и отчизну, и
чужбину, и даль, и близость, и прошлое, и краткость часа, и долготу плача, и
вечность незабвения. (133)
Витийство телесное всегда было неотъемлемой частью любой риторики.
152
Томленье страшное разлуки
Мой стон молил не прерывать.
И здесь преобладает контекст автора. Здесь содержательны и ритмическая
напряженность, и некоторое ускорение темпа - напряженность смертной
детерминированности жизни, ценностное ускорение жизненного темпа в напряженной
событийности. (133)
Темп - также изначально риторическая категория.
Ты говорила: в час свиданья
Под небом вечно голубым...
Ее и его контекст в напряженном взаимопроникновении, просквоженные единством
ценностного контекста смертного человечества: вечно голубое небо - в контексте
каждой смертной жизни. Но здесь этот момент общечеловеческой событийности дан не
непосредственно эстетическому субъекту (внеположному архитектонике мира
произведения автору-созерцателю), а изнутри контекстов героев, т.е. входит как
утвержденный ценностно момент в событие свидания. Свидание - сближение
конкретных ценностных центров жизни (его и ее) в каком бы то ни было плане
(земном, небесном, временном, невременном) - важнее [7\ событийной близости в
одном кругозоре, в одном окружении ценностном. Следующие две строфы углубленно
конкретизируют свидание.
Но там, увы, где неба своды
Сияют в блеске голубом
Где под скалами дремлют воды,
Заснула ты последним сном.
153
Твоя краса, твои страданья
Исчезли в урне гробовой -
Исчез и поцелуй свиданья...
Но жду его: он за тобой!
Первые три строки этих последних двух строф изображают событийные моменты [?]
общечеловеческого контекста ценностей (красота Италии), утвержденного в
ценностном контексте героини (ее мир) и отсюда утвержденно входящего в контекст
героя. Это окружение события ее единственной смерти и для нее и для него. Здесь
возможное окружение ее жизни и будущего свидания стало действительным окружением
ее смерти. Ценностно-событийный смысл мира Италии для героя - это мир, где ее
уже нет, мир, ценностно освещенный ее уже-небытием в нем. Для нее мир, где она
могла бы быть. Все следующие строки даны в эмоционально-волевом тоне
автора-героя, но в этом тоне [нрзб] предвосхищается последняя строка:
уверенность, что обещанное свидание все же будет, что не замкнут круг
событийного взаимопроникновения их ценностных контекстов. Эмоционально-волевой
тон разлуки и несостоявшегося свидания здесь переходит в тон, подготовляя его,
верного и неизбежного свидания там. (133-134)
Таково распределение событийных моментов бытия вокруг двух ценностных центров.
Один и тот же с точки зрения содержательно-смысловой предмет (Италия) различен
как событийный момент различных ценностных контекстов: для нее - родина, для
него - чужбина, факт ее отбытия для нее - возвращение, для него - покидание и
т.д. Единая и себе-тожественная Италия и отделяющая ее от России
154
математическая себе-равная даль - здесь вошли в единство события и живы в нем не
своей содержательной тожественностью, а тем единственным местом, которое они
занимают в единстве архитектоники, расположенные вокруг единственных ценностных
центров. Можно ли, однако, противополагать единую себе-тожественную Италию как
действительную и объективную - только случайной, субъективному переживанию
Италии - родины, чужбины, Италию, где она теперь спит, субъективно-индивидуально
переживаемой? Такое противопоставление в корне неправильно. Событийное
переживание Италии включает как необходимый момент ее действительное единство в
едином и единственном бытии. Но оплотневает эта единая Италия, обрастает плотью
и кровью лишь изнутри моей утвержденной причастности единственности бытия,
моментом которого является и единственная Италия. Но этот событийный контекст
единственной причастности не замкнут и не изолирован. Для событийного контекста
автора-героя, где Италия - чужбина, понятен и утвержден и ценностный контекст,
где Италия - родина. И все остальные возможные событийные оттенки единственной
Италии, соотнесенной с конкретно-ценностно-утвержденными людьми, Италия
человечества входит в причастное сознание с его единственного места. Она должна
вступить в какое-нибудь событийное отношение к конкретно утвержден[ной]
ценности, чтобы стать моментом действительного сознания, хотя бы теоретического
сознания, сознания географа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53