Эстетическое видение
знает, конечно, и "избирающие принципы", но все они архитектонически подчинены
верховному ценностному центру созерцания - человеку. (129-130)
Любовно-эстетическое отношение к другому в событии речевого общения является
дополнением к нудительно-ответственной участности изобретения. Занятие
определенной единственной позиции в бытии предполагает возможность конфликта и
вело к конфликту в риторике познания, мало профилактирующеи кризисное начало
речи. Поэтому любовно-эстетическое приятие не просто созерцательный принцип
поэтики, а входящий в самую сердцевину изобретения компонент риторики поступка.
Поздно любить человека в процессе совершающегося действия слова, любовь должна
направлять сам процесс замысла речи.
В этом смысле можно говорить об объективной эстетической любви, не придавая
только этому слову пассивного психологического значения, как о принципе
эстетического видения. Ценностное многообразие бытия как человеческого
(соотнесенного с человеком) может быть дано только любовному созерцанию, только
любовь может удержать и закрепить это
145
много- и разнообразие, не растеряв и не рассеяв его, не оставив только голый
остов основных линий и смысловых моментов. Только бескорыстная любовь по
принципу "не по хорошу мил, а по милу хорош", только любовно заинтересованное
внимание может развить достаточно напряженную силу, чтобы охватить и удержать
конкретное многообразие бытия, не обеднив и не схематизировав его. Равнодушная
или неприязненная реакция есть всегда обедняющая и разлагающая предмет реакция:
пройти мимо предмета во всем его многообразии, игнорировать или преодолеть его.
Сама биологическая функция равнодушия есть освобождение нас от многообразия
бытия, отвлечение от практически не существенного для нас, как бы экономия,
сбережение его от рассеяния в многообразии. Такова же и функция забвения. (130)
Бахтин гнет свою линию в трактовке эстетического. Это не пассивное
восприятие-созерцание, а любовно заинтересованное, развивающее достаточную силу
внимание - термин также из словаря школьной риторики. Охватить и удержать
предмет речи в его человеческом отношении - важнейшая задача.
Безлюбость и равнодушие никогда не разовьют достаточно сил, чтобы напряженно
замедлить над предметом, закрепить, вылепить каждую мельчайшую подробность и
деталь его. Только любовь может быть эстетически продуктивной, только в
соотнесении с любимым возможна полнота многообразия.
Напряженное замедление как продуктивная функция любви в процессе рождения, т.е.
изобретения предмета речи - существенное развитие риторической проблематики!
Нельзя сказать, чтобы категория любви была чем-то новым для риторики44,
______________
44 См., например статью О.А.Сычева "Любовь как риторическая категория" //
Риторика, ј1. - 1995. - С.13-15.
146
но в бахтинском подходе любовь становится центром изобретения, ибо налагается
запрет на безлюбостъ и равнодушие. Последним, а как раз эти качества частенько
свойственны риторике познания, отказано в продуктивности.
По отношению к ценностному центру (конкретному человеку) мира эстетического
видения не должно различать форму и содержание: человек - и формальный, и
содержательный принцип видения, в их единстве и взаимопроникновении. Только по
отношению к отвлеченно-содержательным категориям возможно это различение. Все
отвлеченно-формальные моменты становятся конкретными моментами архитектоники
только в соотнесении с конкретной ценностью смертного человека. Все
пространственные и временные отношения соотносятся только с ним и только по
отношению к нему обретают ценностный смысл:
высоко, далеко, над, под, бездна, беспредельность - все отражают жизнь и
напряжение смертного человека, конечно, не в отвлеченно-математическом значении
их, а в эмоционально-волевом ценностном смысле. (130-131)
Действительно, в изобретении совершенно невозможно разделить форму и содержание,
но принципиальным нюансом риторики поступка является модальность предписания: не
должно! В риторике познания такого императива фактически не было, напротив,
учебные руководства предписывали изобретение по общим местам как бы
безотносительно к содержанию изобретения, по общим местам можно развить любую
тему, это была форма порождения любого содержания. Не так у Бахтина. Любовно
родить предмет во всей полноте его многообразия возможно только в нераздельности
формы и содержания, причем неслиянность их на этапе изобретения может
присутствовать только теоретически.
147
Мы догадываемся, что формальное завершение связано со смертью (человека, героя,
предмета)45, но пока смертный жив вся оформленностъ его содержательна и
относительна. Он - автор, а не герои, да и герой еще находится в изобретении in
statu nascendi, он, другой, еще не оформлен, в то время как я-для-себя не
формален в принципе (как, впрочем, и не содержателен).
Только ценность смертного человека дает масштабы для пространственного и
временного ряда: пространство уплотняется как возможный кругозор смертного
человека, его возможное окружение, а время имеет ценностный вес и тяжесть как
течение жизни смертного человека, причем [?] и содержание временного
определения, и формальная тяжесть, значимое течение ритма. Если бы человек не
был смертен, эмоционально-волевой тон этого протекания, этого: раньше, позже,
еще, когда, никогда - и формальных моментов ритма был бы иной. Уничтожим
масштабы [?] жизни смертного человека - погаснет ценность переживаемого:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53