Здесь нет никакого релятивизма: правда
бытия-события Целиком вмещает в себя всю вневременную абсолютность теоретической
истины. Единство мира - момент его конкретной единственности и необходимое
условие нашей мысли со стороны ее содержания, т.е. мысли-
155
суждения, но для действительной мысли-поступка мало одного единства. (134-135)
Остановимся еще на некоторых особенностях архитектоники разбираемой лирической
пьесы. Ценностный контекст героини утвержден и включен в контекст героя. Герой
находится в точке настоящего единственного времени своей жизни, события разлуки
и смерти расположены в его единственном прошлом (переведены в план воспоминания)
и через настоящее нуждаются в заполненном будущем, хотят событийной вечности,
это уплотняет и делает значимым все временные границы и отношения - причастное
переживание времени события. Вся эта конкретная архитектоника в ее целом дана
эстетическому субъекту (художнику-созерцателю), внеположному ей. Для него герой
и весь конкретный событийный контекст его соотнесены с ценностью человека и
человеческого, поскольку он - эстетический субъект - утвержденно причастен
единственному бытию, где ценностным моментом является человек и все
человеческое. Для него оживает и ритм как ценностно-напряженное течение жизни
смертного человека. Вся эта архитектоника и в своей содержательности, и в своих
формальных моментах жива для эстетического субъекта лишь постольку, поскольку им
действительно утверждена ценность всего человеческого. (135-136)
Три времени Аристотеля работают наглядно.
Такова конкретная архитектоника мира эстетического видения. Всюду здесь момент
ценности обусловлен не основоположением как принципом, а единственным местом
предмета в конкретной архитектонике события
156
с единственного места причастного субъекта. Все эти моменты утверждены как
моменты конкретной человеческой единственности. Здесь и пространственное, и
временное, и логическое, и ценностное оплотнены в их конкретном единстве
(отчизна, даль, прошлое, было, будет и т.д.), соотнесены с конкретным ценностным
центром, не систематически, а архитектонически подчинены ему, осмыслены и
локализованы через него и в нем. Каждый момент здесь жив как единственный, и
само единство лишь момент конкретной единственности. (136)
Ключевые слова (самые частотные) в этой работе Бахтина вовсе не поступок или
событие, а единственность (ый и т.д.) или момент. Так на глаз. Надо проверить.
Это соответствует новой доктрине изобретения - рождение слова в конкретной
ситуации, ответственность за данное общение с другим и задание этого общения.
Но эта изображенная нами в основных чертах эстетическая архитектоника есть
архитектоника продуцированного в эстетическом поступке созерцания мира, сам же
поступок и я - поступающий - лежат вне ее, исключены из нее. Это мир
утвержденного бытия других людей, но меня - утверждающего - в нем нет. Это мир
единственных исходящих из себя других людей и ценностно соотнесенного с ними
бытия, но мною они находятся, я-единственный, из себя исходящий, - нахожусь
принципиально вне архитектоники. Я причастен лишь как созерцающий, но созерцание
есть действенная активная внеположность созерцателя предмету созерцания.
Созерцаемая эстетически единственность человека принципиально не есть моя
единственность. Эстетическая деятельность есть специальная объективированная
причастность, изнутри эстетической архитектоники нет выхода в
157
мир поступающего, он лежит вне поля объективированного эстетического видения.
(136)
Так разводятся эстетика и этика, а по отношению в целом к речи поэтика и
риторика. Другим глобально полемическим (по отношению ко всей аристотелевской
традиции) суждением является принципиальное соединение действия и созерцания.
Жизнь практическая и жизнь созерцательная соединяются даже в эстетическом
действии, не говоря уже об общериторическом действии словом. В этом специфика
риторики поступка - это поступок с созерцающей задержкой, теоретическая
подготовленность, деспонтанизация словесного действия.
Переходя теперь к действительной архитектонике переживаемого мира жизни, мира
причастно-поступающего сознания, мы прежде всего усматриваем принципиальную
архитектоническую разнозначность моей единственной единственности и
единственности всякого другого - и эстетического и действительного - человека,
конкретного переживания себя и переживания другого. Конкретно-утвержденная
ценность человека и моя-для-себя ценность коренным образом отличны. (136)
Для риторики познания, не только доведенной до абсурда, а в принципе -
я-как-все, или все-как-я, "экземпляры одного словаря", вспоминая слова Ф. де
Соссюра; в риторике поступка я- другой для всех, другие - иные для меня, речевой
поступок требует любовного ощущения многообразия людей и ответственности за свое
собственное дополнение этого многообразия. Вступить в диалог - значит дополнить
собой мир.
Мы здесь говорим не об отвлеченной оценке развоплощенного теоретического
сознания, знающего только общую содержательно-смысловую ценность
158
всякой личности, всякого человека, подобное сознание не может породить не
случайно единственного конкретного поступка, но лишь оценку поступка post factum
как экземпляра поступка. Мы говорим о действенной конкретной оценке поступающего
сознания, о поступке-оценке, ищущем себе оправдания не в системе, а в
единственной и конкретной неповторимой действительности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53