...На берегу реки Океан, омывающей Землю, развлекаются с удочками
сестры-двойняшки. Они хотя и сестры, но мало в них сходства:
Старшая вечно прекрасна во всесильной юности своей, она
благоухает весенним лесом, звездами, радостью. Младшая курноса,
одета в саван, измождена вечным гладом, от нее исходят волны
тлена и сырого холода. Но нет в ней дряхлости, и силы ее
безмерны. Обе они длиннокосы, обе они девы, ибо никому еще не
удавалось овладеть ими сполна: только дерзнет герой-любовник,
коснется десницы десницей -- а пыл и разум его уже распались на
атомы или угасли...
На крючке у каждой добыча: бьется, трепыхается, исходит
раздирающей болью сердечко, наколотое на оба крючка.
-Он мой, -- говорит одна. Он всегда меня любил и не скупился на
преданность и подарки. Я приголублю его, успокою. Он заслужил
меня. Он и зачат был вопреки тебе.
-И вопреки тебе тоже. Я старшая, значит твоя очередь еще не
пришла. Меня он любит больше. Стоит мне подмигнуть, намекнуть на
улыбку -- и он безогляден.
-Твой крючок всегда пуст. Я же люблю -- без лукавства и наживку
не забываю. И старшинство твое ничтожно -- одно жалкое
перводеление первохромосомы...
Звонкий, серебристый смех старшей сестры столь свеж и ласков, что
младшая не выдерживает и оскаливается в ответной улыбке.
-Ну, что ты еще придумала, уж говори...
-Сестрица, решим спор случаем: давай тянуть, каждая в свою
сторону, у кого крючок сорвется, та и проиграла?
-Все бы тебе играться, щебетать, да машкарадиться... Будь
по-твоему, хотя и с обманом твой крючок. Тянем...
В каменном гнезде нахохлилась над добычей царственная птица
Анзуд, потомства не ведающая. Вознесен клюв над спящим то ли
зерном, то ли яйцом, но в раздумьях свирепая птица Анзуд: клюнуть
или погодить, дождаться, ибо жертва, ужасом объятая, вдвое
вкуснее бесчувственной... И не ведает могучая птица Анзуд, что
серый в янтарную крапинку камень из стенки гнезда не камень
вовсе, а одна из голов ядовитой гидры, которая притаилась в одном
выдохе от нее и вожделенного плода. Точный бросок, и если гидра
не погибнет в когтях осторожной птицы Анзуд, то яда хватит, чтобы
упокоить навеки ее вместе с диковинной добычей. Но и гидре
неведомо, что земляные черви, чуя близкую обильную поживу,
изгрызли, источили весь отвесный склон, на котором стоит гнездо,
так что может оно рухнуть в любую минуту, раздавив всех, в том
числе и червей, истекающих алчной слизью...
...Но очнулась, забеспокоилась всегда равнодушная Гея, почуяв
боль и зов хтонической крови, пришедшей к ней из чужого мира.
Последнее и случайное дитя, затерянное исчадие поздней любви Геи
и Урана, нашлось и теперь взывало о помощи.
И злобные посланницы ее, страшные старухи Эринии, побрели на
поиски, сквозь колючую проволоку, через горы, вечную мерзлоту,
жаркие пустыни, каменные клоаки, именуемые городами. Черные
факелы в когтистых, татуированных морщинами лапах освещают им
путь, волосы-змеи струятся по плечам и соскальзывают вниз,
расползаются по тысячам тысяч нор и тропинок. Где, где, где ты --
пахан, отзовись!!!..
Гек долго плутал в бреду. Но однажды кошмары уступили свое место
сознанию, а сами гогоча перелетели на другой конец планеты, где и
трансформировались в дичайший и немотивированный обвал фондового
рынка. Кто-то, как это всегда бывает, погрел на этом руки, но
подавляющее большинство ушло в штопор. Некий Сорос, фармазон и
барыга номер один мирового фондового рынка, попал на пару
миллиардов, компьютерный выскочка Гейтс пострадал еще больше. И
даже сам великий У.Баффит только кряхтел, пытаясь объяснить себе
непонятное; впрочем, мировые рынки серебра в другом секторе и
финансовая судьба безумных братьев Хантов, некогда угоревших
именно на серебре, ему покамест не грозит...
Потолок, две стены по бокам, третья, с дверью посередине,
замурованные и небрежно зашторенные окна сзади, простыня на груди
-- все белое. В белом и сиделки и врачи. Многочисленные
медицинские приборы тоже светлые, но на фоне стерильной белизны
всего остального кажутся серыми. Ежедневные перевязки, утка, зонд
с пищей -- немного разнообразия в такой жизни. На вопросы Гек
отвечать отказался, но то и дело, когда приходил в сознание,
старался перекинуться парой слов с персоналом. Ему в этом не
препятствовали: скрытые в кровати микрофоны автоматически
включались при любых звуках его голоса или иных, исходящих от его
ложа; вся обслуга, включая врачей -- проверенные кадры армейской
контрразведки, подчиненной не Службе, а военному министру. И не
ему даже, Господину Президенту, неторопливо кующему новые
механизмы своей государственной машины. Но Геку было необходимо
общение, без него -- скука и кошмары. Обеим сторонам были выгодны
попытки такого рода, ибо каждой из них давали надежду на
получение полезной информации от другой. Гек все еще не мог
вставать, но уже не выплевывал с кашлем кровяные сгустки и в один
прекрасный день отказался от зонда, попросил дать ему пищу
обычным способом. Не сразу, но через сутки его просьбу
удовлетворили и он стал разговорчивее. Иногда он жаловался на
свои сновидения сиделке, иногда пытался шутить с врачами во время
болезненных осмотров и перевязок, а однажды, против обыкновения,
согласился поговорить с человеком, который через день приходил
задавать ему одни и те же вопросы.
"Передайте им, что не я убивал Кутона!" Гек повторял и повторял
эти слова, пока не провалился в беспамятство. Прибежали дежурящие
врачи, майора немедленно удалили, а Геку стали вкалывать
бесчисленные уколы, чтобы сбить температуру, взлетевшую до сорока
одного, делать массаж сердца, в котором возникли чудовищные
перебои.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154