- Ну что, Тимоти? Она тебе нравится?
- О, да! Надеюсь, что и другие такие же хорошие, - счастливо сказал
Тим. - Это так прекрасно разговаривать с другим человеком моего возраста и
видеть, что он понимает все, что я говорю. Щелк! Вот как это! Не важно, о
чем я говорю. Я могу сказать все, о чем захочется, так как, я говорю с
тобой. Конечно, она точно не знает тех самых вещей, которые я знаю, но она
понимает все.
- Интересно, кто из вас умнее, - дал понять Питер Уэллес.
Тимоти задумался.
- Я уже думал об этом, - сказал он, - и попытался дать оценку; но это
было трудно сделать, когда один из этих двух - это я сам. Я должен
сказать, что мы разные, поэтому нас нельзя оценивать так. Ты знаешь, что
она смотрит на вещи по-другому. Ей хочется узнать, что вещи означают, а
мне хочется знать, как с ними поступать. У нас обоих есть многое, чему мы
можем научить друг друга. Ее память и моя тоже действуют по-разному.
Конечно, мы оба читаем так много, что не можем запомнить все или хотя бы
очень большую часть прочитанного; мы помним, как мы понимаем вещи, что они
значат для нас. Она помнит науки, как если бы это были стихи или картины,
и думает о значении этих вещей; а я запоминаю то, как эти вещи действуют,
и думаю об изобретениях и общественном учреждении, и обо всем таком, до
чего ей нет никакого дела. Я думаю о практическом использовании вещей и об
их теоретической основе. И все же в некоторых вопросах она практичнее
меня. Она думает о философской основе вещей и о том, как они подходят к
общему представлению обо всем. Ты ведь не можешь оценить любых двух людей
по одной и той же мерке, так ведь, Питер?
- Думаю, что не могу, - засмеялся психолог. - Узнал ли ты что-нибудь
о ней, что было бы интересно? Может быть ты можешь мне рассказать, где она
научилась своей стенографии?
- Она рассказала мне, - ответил Тим. - Когда она была маленькой, она
видела, что не печатают, когда они пишут, буквы отличались от печатных
букв. Но двух одинаковых почерков не было, и она слышала, как ее дядя
говорил, что не мог разобрать чей-то почерк; поэтому когда она была
действительно маленькой, она думала, что каждый создает свой собственный
произвольный характер почерка. Поэтому она тоже создала свой собственный.
А затем она нашла его очень ценным и сохранила его.
- Можно ли тогда его разгадать как простой подстановочный код?
- Я не знаю; Я еще не видел его достаточно. Возможно можно; во всяком
случае она никогда не давала людям тщательно изучить его, ты знаешь, пока
она была в больнице. У нее могли быть некоторые специальные знаки для
общих слов и свободные комбинации букв, но в большинстве случаев она пишет
слова правильно; это не фонетический алфавит.
- А почему она так часто держит книги вверх ногами? Было ли это
частью ее притворства?
- Я не спрашивал ее об этом, но вероятно она могла легко читать любым
способом. Я могу; а ты? Обычно я этого не делаю, потому что это выглядит
странным; она могла делать это нарочно, чтобы выглядеть странной. Но в
большой или в меньшей степени это может делать каждый.
- А почему она всегда говорила людям, что они были неправы, но
никогда не говорила им, что же было правильно? - спросил доктор. - Она
отказывалась указывать им. Почему это было?
Тим засмеялся.
- Она не сказала; но думаю, я знаю. Ей хотелось быть правой всегда.
Она презирала других, потому что они были глупыми, но ей была противна
сама мысль, что она могла ошибаться. Думаю, что она читала сказки о
полубогах и волшебных принцессах и все такое, когда была маленькой. Может
быть ей даже пришла такая мысль, что если она ошибется, она больше не
будет такой замечательной; что-то вроде рассеяния чар или нарушения
волшебства, или что-то вроде этого. Во всяком случае я вполне уверен, что
неверно то, что она считает, что нельзя испортить это мнение, которое у
нее было о себе самой, как о ком-то, кто знал еще в миллион раз больше
каждого. В дальнейшем, по мере того, как она становилась старше и больше
читала, и узнавала больше, она должно быть поняла, как глупо то все было,
к тому же она узнала, что другие люди, с которыми она столкнулась - доктор
Фоксвелл, например, - были гораздо симпатичнее, чем она думала, что другие
люди могли быть. Поэтому она не наговаривала на себя. Все в порядке с ней,
когда она со мной - она боится говорить мне, что есть такие вещи, которые
она не знает или не может вспомнить.
- Тим, я считаю, что с ней все в порядке.
Она должно быть была совершенно нормальной в течение нескольких лет,
если не всегда. Возможно она была немного странной тогда немного, но я не
думаю, что ее когда-либо можно было назвать ненормальной. Все же, если ты
заметишь что-нибудь, что я должен знать - мы будем считать Элси твоей
первой пациенткой, Тим - позовешь меня для консультации.
Тимоти улыбнулся.
- Я ничего не скрою от тебя, Питер. Ты ведь доктор. Сейчас она
заводит друзей среди девочек в школе. Когда доктор Фоксвелл приезжает
обратно сюда, Питер?
- Думаю завтра.
- Моя бабушка хочет увидеть вас обоих, пока он будет здесь, - сказал
Тим. - Можете вы зайти завтра вечером?
- Конечно, думаю можем. А в чем дело?
- О, она хочет поговорить с вами обоими, - беспечно сказал Тим. -
Дедушка не будет в городе в конце этой недели, а то он бы тоже
присутствовал.
- Мы придем, - сказал Питер.

Июньские дни были длинными, и врачи встретили Элси, прыгающую у
ворот, по мере их приближения к дому Тимоти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82