Вместо этого мы находим твердую решимость принять все, что Бог пошлет
человеку. Цвингли готов принять все, что Бог положит ему в удел:
Делай по воле Твоей, Ибо я ни в чем не испытываю недостатка. Я - Твой
сосуд, Готовый быть спасенным или уничтоженным.
Читая эти строки, нельзя не ощутить полное подчинение Цвингли Божест-
венной воле. Болезнь Цвингли не оказалась смертельной. Вероятно, из это-
го опыта выросло его убеждение, что он является орудием в руках Божиих,
полностью повинующимся Его замыслу.
Ранее мы отмечали, что трудности Лютера с "праведностью Божией" были
столько же экзистенциальными, сколько богословскими. Очевидно, внимание
Цвингли к Божественному Провидению также имеет сильную экзистенциальную
сторону. Для Цвингли вопрос о всемогуществе Божием не был чисто академи-
ческим, а имел непосредственное значение для его существования. В то
время как богословие Лютера, по крайней мере, первоначально, было, в ос-
новном, сформировано его личным опытом оправдания его, грешника, богос-
ловие Цвингли было почти полностью сформировано его ощущением абсолютно-
го Божественного суверенитета и полной зависимости человечества от Его
воли. [1] Мысль об абсолютном суверенитете Божием развита Цвингли в его
доктрине Провидения и особенно в его знаменитой проповеди "De
providentia" ("О Провидении"). Многие из наиболее критически настроенных
читателей Цвингли отметили черты сходства между его идеями и фатализмом
Сенеки и высказали предположение, что Цвингли лишь оживил сенекианский
фатализм и придал ему самкраментальное значение. Некоторый вес этому
предположению придавал интерес Цвингли к Сенеке и указания на него в "De
providentia". Спасение или осуждение отдельного человека всецело зависят
от Бога, который свободно судит с точки зрения вечности. Однако предс-
тавляется, что ударение, делаемое Цвингли на Божественном всемогуществе
и человеческом бессилии, в конечном итоге взято из писаний Павла, подк-
реплено чтением Сенеки и наделено экзистенциальным значением впос-
ледствии близкого столкновения со смертью в августе 1519 г.
Весьма поучительно сопоставить отношения Лютера и Цвингли к Писанию,
которые отражают их различный подход к благодати Божией. Для Лютера ос-
новной смысл Писания заключается в милостивых обещаниях Божиих, кульми-
нацией которых является обещание оправдания грешника верой. Для Цвингли
Писание является, в первую очередь, Законом Божим, кодексом поведения,
содержащим требования, выдвигаемые суверенным Богом Своему народу. Лютер
проводит резкое различие между законом и Писанием, в то время как для
Цвингли они, по существу, являются одним и тем же.
Именно растущий интерес Цвингли к суверенитету Божиему привел к его
разрыву с гуманизмом. Трудно точно сказать, когда Цвингли перестал быть
гуманистом и стал реформатором: имеются веские причины предполагать, что
Цвингли оставался гуманистом всю свою жизнь. К мы видели выше (стр.
59-63), определение гуманизма, данное Кристеллером, касается его мето-
дов, а не доктрин: если это определение гуманизма применить к Цвингли,
то можно сделать вывод, что он оставался гуманистом в течение всего сво-
его служения. Аналогичные замечания относятся и к Кальвину. Можно, одна-
ко, возразить: как можно этих людей считать гуманистами, если они разра-
батывали такую неумолимую доктрину предопределения? Конечно же, нельзя
назвать гуманистамини Цвингли, ни Кальвина, если употреблять этот термин
в том значении, которое вкладывается в это понятие в двадцатом веке. Од-
нако это не относится к шестнадцатому веку. Если вспомнить, что много-
численные писатели древности - такие, как Сенека и Лукреций, - разраба-
тывали фаталистическую философию, то становится понятным, что имеются
все основания считать обоих реформаторов гуманистами. Тем не менее
представляется, что именно в этот момент своего служения Цвингли изменил
свое мнение по одному из центральных вопросов, разделяемых современными
ему швейцарскими гуманистами. Если после этого Цвингли все еще оставался
гуманистом, то он был выразителен особой формы гуманизма, которая могла
рассматриваться его коллегами как слегка эксцентричная.
Программа реформ, начатая Цвингли в Цюрихе в 1519 г., была, по су-
ществу, гуманистической. Характер использования им Писания является глу-
боко эразмианским, как и его проповеднический стиль, хотя его политичес-
кие взгляды носят окраску швейцарского национализма, который Эразм от-
вергал. Более важным моментом для нашего рассмотрения является то, что
Реформация рассматривалась как образовательный процесс, что отражало
взгляды как Эразма, так и швейцарских гуманистических братств. В письме
к своему коллеге Миконию, датированном 31 декабря 1519 г., Цвингли, под-
водя итог первому году своего пребывания в Цюрихе, объявил, что его ре-
зультатом явилось то, что "в Цюрихе появилось более двух тысяч более или
менее образованных людей". Однако письмо от 24 июля 1520 г. рисует образ
Цвингли, признающего неудачу гуманистической концепции Реформации: для
успеха Реформации требовалось нечто большее, чем образовательные взгляды
Квинтилиана. Судьба человечества вообще, и Реформации в частности, опре-
делялась Божественным Провидением. Бог, а не человечество, является ос-
новным действующим лицом процесса Реформации. Образовательная техника
гуманистов был полумерой, которая не затрагивала корень проблемы.
Этот скептицизм по поводу жизненности гуманистической программы ре-
форм был обнародован в марте 1515 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119