Вокруг меня поднялся невообразимый смех; смеялись все — и особенно радостно тот, в повязке с перламутром на лбу, но больнее всего для меня было слышать презрительный смех девушки, стоящей рядом со мной, едва не касающейся бедром моей щеки.— Ты — раб, — указал на меня Хо-Хак.— Да, — ответил я и добавил, — хозяин.Слово застряло у меня в горле. Но все горианские рабы именно так обращаются к свободным мужчинам, а свободных женщин называют «госпожа», и это, конечно, правильно, поскольку должны же они кому-то принадлежать.Последовал новый взрыв смеха.— Ну вот, — сказал Хо-Хак, — а теперь мы, наверное, бросим тебя тарлариону.Смех вокруг перешел в вопли.Я почувствовал дурноту.В эту минуту мне казалось уже безразличным, бросят они меня тарлариону или нет. Мне казалось, я потерял нечто более ценное, чем жизнь. Как я смогу смотреть в глаза кому-нибудь из них? Самому себе? Почетной смерти я предпочел позорное рабство.Я сгорал от стыда. Теперь они действительно смогут бросить, меня тарлариону. По горианским традициям, раб — это животное, и хозяин вправе распоряжаться им по своему усмотрению, главное — чтобы это доставило ему удовольствие. Но сейчас я чувствовал себя совершенно разбитым, униженным, мне все уже было безразлично.— Кто-нибудь хочет взять себе этого раба? — донесся до меня голос Хо-Хака.— Отдай его мне, Хо-Хак, — услышал я. Чистый, звенящий голос принадлежал светловолосой девушке.В поднявшейся буре смеха отчетливо слышались раскаты презрительного пыхтения парня, того, что носил на лбу повязку, украшенную перламутром воскского сорпа.Но девушка!… Я странным образом чувствовал себя маленьким и ничтожным рядом с ней, каким-то пустым местом, ощущая в то же время каждую клеточку ее тела, гордого и свободного. Каким же жалким и презренным животным должен был выглядеть сейчас я — раб, обнаженный и связанный, стоящий на коленях у ее ног.— Он твой, — услышал я слова Хо-Хака. Новая волна стыда охватила меня.— Принесите ренсовой пастилы! — скомандовала она. — И развяжите ему ноги. Шею тоже освободите.Одна из женщин отделилась от группы зрителей и пошла за пастилой, а двое мужчин принялись снимать стягивающую мои лодыжки болотную лиану. Руки у меня оставались связанными.Через минуту женщина вернулась, неся полную пригоршню влажной ренсовой пастилы. Испеченная на разогретых камнях мякоть ренсового стебля — ренсовая пастила — представляет собой некое подобие пирога, часто посыпаемого растолченными в порошок семенами.— Открой рот, раб, — приказала девушка.Я повиновался, и она затолкала всю пастилу мне в рот.— Ешь, — скомандовала она. — Глотай!Едва сдерживая подступающую тошноту, я с болезненными усилиями принялся жевать приторную, сладковатую массу.— Теперь ты всегда будешь есть из рук своей хозяйки, — сказала девушка.— Я всегда буду есть из рук моей хозяйки, — повторил я.— Как твое имя, раб? — спросила она.— Тэрл, — ответил я.Последовал сильный удар по лицу.— У раба нет имени, — жестко сказала она.— У меня нет имени, — повторил я. Она обошла вокруг меня.— Спина у тебя широкая, — заметила она. — Ты сильный, но глупый, — она рассмеялась. — Я буду называть тебя Боском.Боски — крупные рогатые жвачные животные, обитающие на горианских равнинах. К югу от экватора их многочисленные стада — неизменные спутники народов фургонов, но разводятся боски и на северных фермах, где крестьяне используют их в качестве тягловой силы.— Я — Боcк, — сказал я. Вокруг рассмеялись.— Ты мой боcк! — с хохотом повторила она.— Я думал, ты предпочтешь мужчину в качестве раба, — заметил тот, с повязкой из перламутровых пластин, — гордого, не боящегося смерти.Девушка запустила руки в мои волосы и, откинув мне голову назад, плюнула в лицо.— Трусливый раб! — процедила она сквозь зубы.Я уронил голову. Все, что она говорила, было правдой. Я испугался смерти. Предпочел ей рабство. Я не могу быть мужчиной. Я потерял свое лицо.— Ты годишься только на то, чтобы быть рабом у женщины, — заметил Хо-Хак.— Знаешь, что я с тобой сделаю? — спросила меня хозяйка.— Нет, — ответил я. Она рассмеялась.— Через два дня, на празднестве, я выставлю тебя в качестве приза для девушек, — сказала она.Eе слова заглушили крики, выражающие всеобщее удовольствие.Плечи у меня окончательно поникли; я весь дрожал от сжигающего меня стыда.Девушка собралась уходить.— Следуй за мной, раб! — повелительно бросила она.Я с трудом поднялся на ноги и сквозь строй глумящихся, тычками провожающих меня ренсо-водов, пошатываясь, побрел за девушкой, моей владелицей, моей госпожой. Глава четвертая. ХИЖИНА Я стоял на коленях на носу легкой лодки и резал ренс, а девушка, хозяйка лодки, устроившись на корме, правила шестом. Сезон уборки ренса закончился, но часть его срезали также осенью и зимой и хранили затем на крыше до весны. Этот ренс не годился для изготовления бумаги, но его использовали в пищу, для плетения циновок и добавляли к покрытию острова.— Режь здесь, — скомандовала девушка, направляя лодку к новым зарослям.При уборке ренса стебли его зажимаются левой рукой, а правая рука наискось наносит удар маленьким кривым ножом.Мы буксировали за собой небольшой плот, на котором лежала уже целая гора ренсовых стеблей. Резать я начал еще до рассвета, а сейчас было далеко за полдень, но я продолжал работать без передышки, бросая пушистые цветущие верхушки растений в воду, а длинные гибкие стебли на плот. Девушка поправляла неудачно легшие на плот стебли и равномерно распределяла груз по всей ширине плота. Я продолжал действовать как автомат.Девушка не видела необходимости одевать раба, поэтому единственным моим одеянием, пожалуй, можно было считать обмотанную у меня вокруг шеи лиану.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116