Еще до того, как рабы сняли его с дыбы, человек потерял сознание.— Вряд ли из него можно еще что-то вытянуть, — произнес кто-то у меня за спиной голосом ларла.Я обернулся.На меня смотрело хорошо известное в Порт-Каре, всегда хранящее бесстрастное выражение лицо.— Тебя не было сегодня на дневном заседании Совета, — сказал я.— Не было, — согласился он.Сонные глаза человека разглядывали меня с какой-то животной бесцеремонностью.Это был крупный мужчина. Левое плечо его украшали две веревочные петли — символ Порт-Кара; обычно его носят только за пределами города. Плащ его был грубошерстным с капюшоном, откинутым назад. Широкое лицо его, испещренное частыми, глубокими морщинами, как у многих жителей Порт-Кара, носило на себе многочисленные следы близкого знакомства с Тассой, — было покрыто плотным загаром, просоленным и задубевшим на ветрах. Голову его облепляли редкие седые волосы, в ушах покачивались тонкие золотые серьги.Если бы ларл мог превратиться в человека и сохранить при этом все свои инстинкты, ловкость, хитрость и жестокость, я думаю, он был бы очень похож на Самоса, первого из работорговцев Порт-Кара.— Я приветствую благородного Самоса, — поздоровался я.— Мое почтение, — ответил он.И тут мне пришло в голову, что этот человек никак не мог находиться на службе у Царствующих Жрецов. Я вдруг с дрожью в сердце осознал, что он мог служить только Другим, являться доверенным лицом только живущих в своих далеких стальных мирах тех, Других, что с беспощадной настойчивостью борются за разрушение этого мира и уничтожение Земли!Самос неторопливо огляделся, осматривая дыбы, на многих из которых еще висели пленники.Свет факелов отбрасывал на стены подвала мрачные, таинственные тени.— Кос и Тирос замешаны в попытке переворота? — спросил он.— Эти люди признают все, что мы спрашиваем, — сухо ответил я.— Но доказательств тому нет?— Нет.— И все же я склонен подозревать Кос и Тирос в соучастии.— Я тоже.— Но эти марионетки, — Самос кивнул на распятых на дыбе пленников, — ничего об этом не знают?— Похоже, что так.— А ты бы открыл свои планы подобным ничтожествам?— Нет.Он удовлетворенно кивнул, отвернулся и вдруг, бросил мне через плечо:— Ты тот, кто называет себя Боском, не так ли?— Да, это я.— Тебя можно поздравить: сегодня ты командовал всем Советом и сослужил ему хорошую службу.Я не ответил. Он снова повернулся ко мне лицом.— А ты знаешь, кто является старшим капитаном Совета? — спросил он.— Не знаю, — ответил я.— Я, Самос, — сказал он. Я промолчал.Самос обернулся к одному из писцов, стоящему возле ближайшей дыбы.— Снимите этих людей и держите их в кандалах, — распорядился он. — Возможно, завтра мы вернемся к их допросу.— А что вы собираетесь сделать с ними дальше? — спросил я,— Нашим галерам требуются гребцы, — ответил он.Я кивнул. Значит, они станут рабами.Тут я вспомнил о записке, полученной мной перед тем, как Хенрак ворвался в зал заседаний с сообщением о пожаре в Арсенале. Она до сих пор лежала у меня в кошельке, который я ношу на поясе.— Позволит ли достопочтенный Самос обратиться к нему с вопросом? — спросил я его.— Да, — ответил он.— Не посылал ли благородный Самос записку мне с пожеланием увидеться и поговорить? Самос бросил на меня удивленный взгляд.— Нет, — ответил он. Я коротко поклонился.Самос, старший из членов Совета капитанов Порт-Кара, повернулся и вышел из подвала.— Самос только этим вечером приплыл со Сканьяра, — пояснил стоявший рядом писец. — Он высадился на берег под вечер, не раньше.— Понятно, — ответил я.Кто же тогда отправил эту записку? Очевидно, кто-то еще в Порт-Каре хочет поговорить со мной.Время приближалось к двадцати часам.Капитан Лисьяк, представитель и доверенное лицо Генриса Севариуса, уже довольно долго выступал перед собравшимися членами Совета. Он стоял перед тронами убаров, перед длинным, некогда гладким столом, поверхность которого, изрубленная мечами и пробитая наконечниками стрел, являла теперь впечатляющее доказательство утренней схватки с арбалетчиками.Этой ночью здание городского Совета надежно охранялось. Подручные капитанов патрулировали все подходы к нему и дежурили даже на крышах здания.Лисьяк принялся расхаживать перед длинным столом. За спиной у него развевался плащ, а свой шлем с капитанским гребнем из шерсти слина он держал в руке.— Итак, — подвел Лисьяк итог своей речи, — я принес вам известие о вашей амнистии Генрисом Севариусом, убаром Порт-Кара.— Генрис Севариус, — заметил выступающий от имени Совета Самос, — слишком добр к нам. Лисьяк в ожидании опустил глаза.— Ему даже может показаться, — подчеркивая каждое слово, продолжал Самос, — что Совет проявляет к нему меньшую доброту, не желая принимать его снисходительные уступки.Лисьяк вскинул голову.— В его руках больше власти, чем у любого из вас! — воскликнул он, вглядываясь в лица восседающих на тронах убаров. — Больше, чем у любого! — Его голос сорвался на крик.Я окинул взглядом убаров: Чанга, приземистого, как всегда невозмутимо спокойного; худощавого, узколицего Этеокля, мастера плести интриги; высокого, смуглого, длинноволосого Нигеля, похожего на сурового военачальника откуда-нибудь с Торвальдсленда; и Сулиуса Максимуса, который, как поговаривают, пишет стихи и изучает свойства различных ядов.— А сколько у него кораблей? — поинтересовался Самос.— Сто два! — с гордостью ответил Лисьяк.— У капитанов, членов Совета, — сухо заметил Самос, — больше тысячи кораблей только в личном пользовании. А кроме того, в ведении Совета находится еще около тысячи кораблей, принадлежащих городу.Лисьяк стоял напротив Самоса, набычившись, бросая на него хмурые взгляды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116