Она тут же принялась целовать мне руку, но я снова отшвырнул ее от себя. Уже через мгновение ее щека опять терлась о мою ладонь.Мальчишка Фиш поглядывал на девушку Вину с легким состраданием. Они оба были еще слишком молоды: ему, вероятно, было около семнадцати, ей на вид — пятнадцать — шестнадцать. Поколебавшись с минуту, он подошел к ней и помог встать на ноги.— Я — Фиш, — сказал он.— Ты всего лишь какой-то раб! — закричала она, не желая даже взглянуть на него.Он взял ее за ошейник и, осторожно потянув за него вверх, заставил ее посмотреть ему в лицо.— Кто ты? — спросил он.— Я — убара Вивина! — раздраженно бросила она.— Нет, — покачал он головой. — Ты — рабыня.— Нет! Нет, — истерично повторила она.— Да, — сказал он, — и я тоже — раб.И тут он, ко всеобщему удивлению, держа ее лицо в своих ладонях, едва коснувшись, поцеловал ее в губы.Она смотрела на него сквозь застилающие ее глаза слезы.К ее губам, губам девушки, воспитанной в духе высокородных женщин, в отрезанных от окружающего мира покоях дворца на Тиросе, я полагаю, впервые прикасались губы мужчины. Она несомненно ожидала получить этот первый поцелуй, стоя в обвивающих ее тело шелках свободной спутницы, под сияющими золотистым огнем светильниками над ложем косского убара. Но именно здесь, а не в мраморном дворце убара Коса ей довелось встретить этот первый в ее жизни поцелуй. Не убарой приняла она его, и не убаром был он ей подарен. Этот поцелуй был встречен ею во дворце Порт-Кара, во владениях ее врагов, под чадящими на стенах варварскими факелами, стоя перед развалившимся за столом ее хозяином. И не в шелковых одеяниях свободной спутницы и убары стояла она, а в короткой измятой тунике рабыни-посудомойки, со стягивающим ее горло рабским ошейником. И губы, прикоснувшиеся к ее лицу, тоже были губами ничтожного раба.К нашему удивлению, она не выказала никакого сопротивления поцелую мальчишки.Он продолжал держать ее лицо в своих ладонях.— Я — раб, — сказал он.К нашему всеобщему несказанному изумлению, она, при всей своей холодности, высокомерии и неприступности, ответила ему долгим взглядом и подняла, с величайшей робостью, свои губы к его лицу, чтобы он, если ему это приятно, мог коснуться их снова.И он снова осторожно и бережно тронул их своими губами.— Я тоже рабыня, — едва слышно произнесла она. — Меня зовут Вина.— Ты достойна быть убарой, — сказал он, удерживая ее лицо в своих ладонях.— A ты — убаром, — прошептала она.— Я думаю, — сказал я ей, — ты найдешь объятия мальчишки Фиша, пусть и на рабской подстилке, более подходящими для себя, чем заваленную шкурами постель толстяка Луриуса, этого убара, в жены которому ты предназначалась.Она посмотрела на меня со слезами на глазах.— На ночь, — распорядился я, обращаясь к старшему кухонному мастеру, — скуешь их одной цепью.— Покрывало одно? — спросил он.— Да, — ответил я.Девушка снова разразилась рыданиями, но Фиш, осторожно поддерживая ее за руку, вывел ее из зала.Глядя на них, я рассмеялся.Остальные поддержали меня дружным хохотом.Шутка удалась на славу: действительно — не только сделать рабыней-посудомойкой девчонку, которой предназначалось стать убарой всего Коса, но и бросить ее в постель самому обычному мальчишке-рабу! Об этом еще долго будут рассказывать не только во всех портах Тассы, но и по всему Гору! Как посрамлены будут Кос и Тирос — извечные враги моего Порт-Кара! Какое это удовольствие — унизить врага! Как приятно иметь власть, богатство, успех!Нетвердой рукой я полез в стоящий у моих ног мешок и, набрав полную горсть золотых монет, швырнул их в зал, с улыбкой наблюдая, как падают на пол золотые кружочки, попавшие ко мне из Ара, Тироса, Коса, Тентиса, Тарии и самого Порт-Кара! Приверженцы мои с диким хохотом, расталкивая друг друга, полезли под столы, подбирая раскатившиеся по всему залу золотые монеты. И каждая из них — двойного веса!— Паги! — крикнул я, поднимая кубок, мгновенно наполненный Телимой,Жаль только, что Мидис с Табом не могут сейчас разделить со мной весь этот триумф. Я стоял, покачиваясь и держась рукой за стол.— Паги! — потребовал я, и Телима снова наполнила мой кубок. И тогда опять полез в мешок и, зачерпнув пригоршню золотых кружочков, с диким хохотом швырнул в самый дальний конец зала, криком подбадривая бросившихся подбирать их, ползающих по полу на четвереньках моих приверженцев.Я пил и расшвыривал монеты, пил и расшвыривал.Зал наполнился безудержным хохотом и ликующими воплями.— Да здравствует Боcк! — доносилось до меня со всех сторон. — Слава Боску, адмиралу Порт-Кара!Я с остервенением швырял пригоршни все новых золотых кружочков в зал, и все громче звучали в ответ прославляющие меня голоса моих при верженцев.— Да! — кричал я и сам. — Да здравствует Боек!И все подносил и подносил Телиме свой ненасытный кубок.— Слава Боску! — стояло у меня в ушах. — Слава адмиралу Порт-Кара!— Да! — хрипел я. — Да здравствует Боек! Да здравствует!До меня донесся какой-то словно исполненный страха крик, и я, повернувшись, сквозь застилавшую мне глаза мутную пелену разглядел сидящую на краю стола, прикованную к нему Луму. Она смотрела на меня. В ее глазах застыл ужас.— Ваше лицо! — воскликнула она. — Что с вашим лицом?Пошатываясь на нетвердых ногах, я недоуменно уставился на нее.В зале внезапно воцарилась тишина.— Нет, — пробормотала она, встряхивая головой. — Ничего. Уже ушло.— Что случилось? — спросил я.— Ваше лицо… — едва слышно ответила она.— Что с ним? — не понял я.— Нет-нет, ничего, — она опустила глаза, г. — Что с ним такое? — потребовал я ответа.— На мгновение, — пробормотала она, — я подумала… мне показалось… что это лицо Сурбуса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116