Я обнажил меч.— Этим танцем решается моя жизнь? — дрожащим голосом пробормотала Мидис.— Вот именно, — ответил я.Танцевала она великолепно. Казалось, каждая клеточка ее тела двигалась так, чтобы доставить мне удовольствие, а глаза неотрывно следили за выражением моего лица, пытаясь прочесть по нему, что ее ожидает. Наконец она без сил опустилась на пол и прижалась лицом к моим сандалиям.— Пожалуйста, пусть хозяин найдет меня привлекательной, — взмолилась она. — Пусть скажет, что я ему нравлюсь.Я сознательно томил ее ожиданием, неторопливо вкладывая меч в ножны.— Зажги светильник, — наконец распорядился я.Она с благодарностью взглянула на меня, понимая, однако, что проверка еще не окончена, и легкими шажками подбежала к медной чаше, наполненной сухим мхом и мелкими древесными стружками. Затем она умелым движением высекла искру, ударив металлическим бруском по кремню, и когда крохотное пламя побежало по мелким сухим щепочкам, перенесла его в наполненный жиром тарлариона светильник.Я сам бросил на пол, в угол, рядом со вделанным в стену кольцом для привязывания рабов, шкуры любви.Музыканты, сжимая в кулаке по серебряной монете, один за другим оставили, комнату.Позже, вероятно, за час до рассвета, масло в светильнике начало догорать.Мидис, лежавшая у меня на плече, приподняла голову.— Мидис сделала все как нужно? — спросила она, вглядываясь мне в лицо. — Хозяин доволен своей рабыней?— Да, — устало ответил я, глядя в потолок, — я доволен тобой.Я чувствовал пустоту во всем теле.Довольно долго мы лежали молча, наконец она снова заговорила.— Хозяин правда доволен своей Мидис?— Доволен, — нехотя ответил я.— Значит, Мидис — первая рабыня у него в доме?— Первая.Она нерешительно посмотрела на меня и прошептала:— А Телима только кухонная рабыня, посудомойка. Почему она носит золотой браслет?Я ответил ей долгим взглядом, затем тяжело поднялся на ноги, натянул на себя тунику, подпоясал ее ремнем с неизменно висящим на нем мечом и отправился на кухню.Телима сидела на полу, у очага, опустив голову на колени. Я едва смог различить ее в полутьме, да и то лишь по отбрасываемым на ее лицо отблескам догорающих в печи углей.Она встретила мое появление вопросительным взглядом тускло мерцающих глаз.Не говоря ни слова, я снял у нее с руки браслет.На глазах у нее показались слезы, но она не сделала попытки мне помешать.Я развязал веревку, обматывавшую ее шею, — и протянул принесенный с собой ошейник.— «Я принадлежу Боску», — прочла она, с трудом разбирая в скудном освещении выгравированные на металле буквы.— Я не знал, что ты умеешь читать, — заметил я.Мидис, Тура и Ула, как все женщины-ренсоводки, были неграмотными. Телима опустила голову. Я надел ей ошейник и застегнул его.— Давно уже я не носила ошейника, — задумчиво пробормотала она.Интересно, как ей удалось во время побега или позже, уже на островах, избавиться от ошейника? Хо-Хак, например, до сих пор носит ошейник, оставшийся на нем со времен его рабства на галерах. У ренсоводов не было приспособлений, позволявших разрезать или разрубить металлическую полосу на горле. Вероятно, Телиме каким-то образом удалось обнаружить и стащить ключ от своего ошейника.— Телима, — поинтересовался я, возвращаясь мыслями к Хо-Хаку, — а почему Хо-Хак так разволновался, когда мы заговорили о том мальчике, Зекиусе?Она не ответила.— Конечно, он должен был его знать, — продолжал я, — но почему это его так обеспокоило?— Это был его сын, — сказала Телима.Я повертел золотой браслет в руках и положил его на пол. Затем вытащил из-за пояса снятые после танца с Мидис наручники, надел один из них Телиме на левую руку, пропустил цепь через вделанное в стену кухни широкое кольцо и застегнул второй наручник у нее на правой руке. Потом снова поднял с пола браслет.— Странно, что у девушки с ренсового острова может быть золотое украшение, — заметил я. Телима ничего не сказала.— Отдыхай, кухонная рабыня, — бросил я ей на прощание. — Завтра у тебя будет много работы.У двери я обернулся. Долгое время мы смотрели друг на друга, не говоря ни слова.— Хозяин доволен? — наконец нарушила молчание Телима. Я не ответил.В комнате я кинул браслет Мидис, которая на лету поймала его и тут же с радостным возгласом нацепила его на руку и принялась рассматривать его со всех сторон.— Не сажай меня на цепь, — попросила она.Не обращая внимания на ее жалобный тон, я зацепил один из снятых с нее ножных кандалов за вделанное в стену кольцо для рабов, а второй конец защелкнул у нее на лодыжке.— Спи, Мидис, — сказал я, укрывая ее шкурами любви.— Хозяин, Мидис понравилась вам? — спросила она.— Да, Мидис, — ответил я, прикоснувшись к ее лицу и откидывая с него прядь упавших волос. — Ты мне понравилась. А теперь спи.Она поплотнее закуталась в шкуры.Я вышел из комнаты и по ступеням спустился на улицу. Вокруг было темно. До рассвета оставалось не меньше часа. Я побрел по узкой пешеходной дорожке вдоль канала и, пройдя несколько шагов, вдруг порывисто опустился на землю и окунул голову в прохладную воду, тускло мерцающую в темноте. Где-то поблизости шарахнулся в сторону испуганный урт. Я снова окунул голову в воду и, отфыркиваясь, поднялся на ноги.Голова гудела: паги, пожалуй, я сегодня перебрал.Здания по ту сторону канала утопали в темноте, хотя кое-где сквозь оконце, столь узкое, что скорее напоминало то ли бойницу, то ли просто трещину в кирпичной кладке, наружу отбрасывал лолоску света какой-нибудь горящий внутри дома факел.Я замерз и чувствовал себя одиноким и несчастным. Все вокруг было чужим, и не только в Порт-Каре, но и во всех мирах, освещаемых всеми солнцами мироздания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116