ничего, кроме время от времени больного
механизма.
Отец Дидье, перед тем, как сойтись с "Матерью", был женат на иностранке.
Романтическая аура подарила существование отсутствующему отцу и
покровительствовала всепоглощающему присутствию "Матери". Это обстоятельство
показалось мне основополагающим для сексуальной идентификации Дидье, несмотря на
волнующее желание матери, которое могло бы привести его если не к психозу, то к
гомосексуализму. Однако, казалось бы, он и не хранил точных воспоминаний о
райских моментах слияния со своей матерью. Он считает нормальной ее смерть.
Единственное сожаление: Дидье показывал свои работы только матери. Показывать,
провоцировать удовольствие зрительницы, наслаждаться - тем самым одновременно
проявлять себя. Таковым было их общение, их общение без слов: от руки к глазам,
и порок воспламенялся, находя все новые и новые сюжеты для картин, создаваемых
им. Затем театральный маневр заканчивался, и после этого он находил гораздо
меньше удовольствия в онанизме. Его приверженность смерти приняла другую форму:
безлюдный вакуум, проклятая каверна. Дидье закрыл материнскую квартиру в том
состоянии, в котором ее застала смерть. Таким образом, квартира осталась
необходимым запретным пространством: неприкосновенность матери, из-за которой
осуждение отца еще не заметно в речи Дидье. Отныне, вместе с этим запретом
отношений, по правде сказать, избыточным, квартира была лишена возбуждающего
присутствия матери. Для меня тоже появляется это материнское пространство, на
него Дидье часто ссылается, эта страсть, предназначенная сохраняться, с закрытым
тотальным и секретным центром, которую он называл несуществующей ("пустой"?) и к
которой он тем не менее возвращался, чтобы просить меня разъяснить ее.
Психоаналитический процесс - это нечто, взывающее ко мне и вновь отвергающее,
призывающее и замыкающееся на себе, постоянно одно и то же движение.
262 Ю. Kpucmевa
Сначала я отмечаю манипуляции, при помощи которых пациент пытается подчинить
аналитика при мнимой покорности: Дидье предлагает мне правила игры12.
Одновременно он предлагает программу ограничиться всего лишь знакомством:
"Никаких сентиментов, я только хочу знать, и все".
По Фрейду, неосознанное влечение и объект у развратника сливаются (этот механизм
мог бы являться основанием пары интимность/предписывать). Но неосознанное
влечение всегда идеализируется, так как здесь была бы только "часть психической
деятельности", начиная с возникновения извращения13. В конце концов, психическая
деятельность идеализации является основной для развратника (случай Дидье может
это доказать), но она жаждет двойного характера. С одной стороны, маленький
ребенок рано улавливает материнское желание по отношению к нему и старается
отвечать ей, конструируя оборонительный фантазм в симбиозе с фантазмом своей
матери. С другой стороны, содержащая оборонительный характер, эта психическая
деятельность идеализации противопоставляется хаосу влечений, на который молодое
Я пока еще не способно. Идеализация дополняет его, не признавая этого.
Произведенные отрицанием, психическая деятельность, идеализация, так же как и
познание, принимают вид мастерства или артефакта, которые можно сравнить с
"самообманом" Винникотта или с "операциональным мышлением" Марти14. Речь Дидье,
как, впрочем, и его живописные работы, предстала предо мной в своем
искусственном виде: одновременно отчеканенная, эрудированная, выхоленная, но
предназначенная затушевывать распознавание неосознанных влечений, в особенности
агрессивных.

ОТРИЦАНИЕ ЯЗЫКА И ЕГО БЕССИЛИЕ
Дидье позволил мне вскрыть его извращенную организацию, постоянно испытывавшую
угрозу или стабилизировавшуюся через соматизации, навязчивые состояния и
"самообман". Основанная на отрицании материнской кастрации, эта организация
отстаивала всемогущество матери и идентифицированного с ней ребенка. Подобное
нарциссическое всемогущество консолидировало фантазм бисексуальности у пациента
и делало его индифферентным к любым отношениям с другими, которые могли бы
возникнуть только в результате их недостатка. Итак, единство сливающегося
симбиоза фаллической матери и сына-дочки способно было заменить все для этой
учетверенной пары.
263 Душа и образ
Таким образом, это самоэротическое всемогущество поражало отрицанием всех
составляющих этой закрытой системы. И фантазматическое всемогущество было
инвертировано в материнскую импотенцию, как не конституированную в вожделенном
объекте; она являлась только инертной подпоркой, фетишистским декором,
самоэротическим удовлетворением сына, и импотенцию сына, который, неотделенный
от матери, избежал эдипового испытания, что и утвердило его как субъект по
отношению к кастрации и фаллической идентификации. Наконец, эта эротическая
импотенция (нет объекта, нет субъекта) нашла свой аналог в мышлении Дидье:
неплохо построенная по грамматическим, логическим и нормам социального
включения, его кажущаяся символическая компетентность была "самообманом",
искусственной речью, не имеющей никакой власти над эмоциями и бессознательными
влечениями. Не доходя до расщепления, отрицание имело место в виде несогласия
между символической деятельностью пациента и тайной областью его чудовищных
влечений.
Фактически Дидье потерпел неудачу в попытке создать подлинно извращенную
структуру. Но отрицанием и сексуальностью без объекта он содержал в извращенном
виде доэдиповы конфликты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133