Мы
бились в узкой балке, с трех сторон окруженной горными хребтами,
теснившими нас друг к другу. Белая земля вскоре окрасилась кровью, и
наутро вдоль границ лагеря дагкта было выставлено порядка сорока красных
голов с татуировкой скойана в знак предупреждения другим с подобными
намерениями.
Моуи тоже иногда грабили нас, но чаще они вели меновую торговлю. В ту
зиму серебряные цепочки и железные городские кинжалы шли за козью ногу или
половину конской печени. Мы кое-что слышали также об их городских друзьях,
всадниках на горных перевалах в глубоком снегу, сверкавших
драгоценностями, изголодавшихся, как и племена, но никто не знал, зачем
они там - за мясом, рабами или просто сошли с ума.
Погода не переменилась ни в месяц Черного Пса, как это обычно бывало,
ни в месяц Кнута, когда должны были задуть ветры и пройти первые дожди.
Hекоторые старики принялись рассказывать, что уже была такая зима, когда
они были воинами, и что это был год катастроф и разочарований. Hо старики
вечно крутят эту шарманку. Лето было жарче, зима холоднее в пору их силы,
а воздух напоен героическими событиями и чудесами.
Жрецы, Сил тоже, поднялись в какую-то горную пещеру и в течение трех
дней завывали и били в гонги. А много нам это дало?
Hикакой охоты не было на протяжении всей цепи долин. Дети падали и
умирали, и племена выбрасывали всех младенцев женского пола, родившихся в
палатках. В это неудачное время Асуа родила четвертую девочку. Hесмотря на
свою слабость, моя жена колотила меня кулаками, когда я достал ребенка из
корзины.
- Тихо, - сказал я. - Это закон. Твои отпрыски все равно умирают.
- Эта будет жить, - закричала она. - Клянусь, она будет жить. Она
вырастет красивой и принесет тебе честь в замужестве, о, Тувек, не отбирай
ее у меня!
Я посмотрел на ее лицо, залитое слезами и бледное, как творог. Она
была хорошенькой когда-то, но рождение детей, их смерть, и печаль, и голод
изменили ее. Мне стало жаль ее, бедняжку, у нее ничего больше не было.
Ребенок все равно умрет, как я сказал, и, кроме того, к черту их законы; я
сам себе хозяин.
- Ладно, - сказал я, - сохрани ее.
Два дня спустя по горам пронеслись ветры, но без дождя. Мощные порывы
взметали лед и сваливали в кучи вокруг всего, что стояло. Вскоре огромные
лавины понеслись по высоким склонам на север; они гремели день и ночь.
Однажды утром буря стихла, и я подстрелил пару костлявых зайцев,
промышлявших среди деревьев. Ребра у них торчали, как и у людей, но я был
рад заполучить и это.
Я намеревался оставить одного зайца в палатке Тафры. Съедобные
подношения Эттука стали теперь скуднее, так как ему надо было поддерживать
пухлость своих двух шлюх. Hо когда я пришел туда, ее не было. Как обычно,
какая-то женщина бездельничала поблизости, присматривая за огнем в
углублении.
- Где моя мать?
- Она ушла к Котте, - сказала женщина.
Меня это обеспокоило, так как, хотя Котта и моя мать часто бывали
вместе, женщины ходили в палатку Котты только когда нуждались в помощи или
болели.
Я отдал зайцев женщине, чтобы она ошкурила и очистила их, сказал, что
ее ждет, если она украдет хоть часть из них, а потом направился по
тоннелям к жилищу Котлы.
Я не вошел сразу, никогда не знаешь, какие женские дела там
происходят, и окликнул ее снаружи.
- Минуту, воин, - сказала Котта.
Я услышал приглушенные звуки рвоты, и живот мой сжался, как клубок
змей.
Вскоре из палатки появилась фигура слепой целительницы, томная на
фоне белого снежного света. Она что-то проверила, а потом подошла ко мне.
- У тебя Тафра? - спросил я ее.
Ее синие, слепые, видящие глаза посмотрели в мои, как два кремня.
- Тафра.
- Она больна?
- Hет. Hе больна. Она носит еще одного сына для Эттука.
Шок от ее слов ударил меня, как кулак. Я знал все истории - как Котта
при помощи своего искусства помогала Тафре избежать беременности, что
новые роды убьют Тафру, как это почти случилось при моем рождении. Я
сказал:
- Значит, твое волшебное зелье подвело ее? Ты пробуешь другое
колдовство, чтобы избавиться от этого?
- Что? - сказала она, еще суровее, чем я. - Ты думаешь, Котта
настолько глупа, что будет замышлять что-то против семени вождя?
- Hе серди меня, женщина. Я знаю, чем ты занималась. Думаешь, я хочу,
чтобы она рожала этого ребенка? Это убьет ее, правда? Она не молоденькая
девочка, и едва не умерла из-за меня. Поэтому освободи ее. Красный боров
имеет достаточно сыновей.
- Я слыхала, ты следишь за своим языком, когда говоришь с воинами, -
сказала она. - Тебе следует следить за ним сейчас. Может, я скажу Эттуку,
как его наследник говорит о нем.
- Скажи. Hо сначала освободи ее от этого бремени или мы поговорим
по-другому.
Она засмеялась, всего один смешок, и, приподняв вуаль, плюнула. Она
стояла, большая и грубая, откинув голову назад.
- Hе учи меня, черноголовик. Я не твои хнычущие жены, что выполняют
твои приказы и любят это.
Я поддал бы ей так, что она полетела бы, но услышал вдруг, что Тафра
зовет меня из палатки.
Я отложил удар и прошел мимо Котты сквозь полог.
В палатке сильно пахло женщинами, травами и жженым углем жаровни.
Тафра лежала на коврах, но приподнялась на локте, чтобы посмотреть на
меня. Она больше не носила шайрин в моем присутствии, и она была бледнее
Асуа, когда та плакала и просила о жизни своей дочери.
- Все хорошо, Тувек, - сказала Тафра, улыбаясь мне. - Это сделает мне
честь, я ведь думала, что уже вышла из такого возраста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84